Я обгоняю его и иду к калитке. Тилль уже скрылся из вида, но надеюсь, что, когда выйду на дорогу пойму куда он делся, но Петер меняет мои планы.
— Ката, куда ты? — я оборачиваюсь, и он объясняет: — Мы пойдем задними дворами, незачем рисковать понапрасну, на дороге полно этих обдолбанных отморозков.
Петер сворачивает за дом и уверенно ведет меня через сад, через неприметную калитку, выводящую на соседний участок и дальше, сквозь череду одинаковых белых коттеджей. Дворики, пускай и заросли травой, выглядят уютно. Детские качели приветливо раскачиваются на ветру, благоухают розы на разросшихся без меры кустах, вода в бассейнах на удивление чистая, а площадки для барбекю выглядят так, словно только и ждут, когда хозяева вернутся. Лишь доносящиеся издалека сухие хлопки выстрелов не дают забыть, что мир далек от идиллии, и война ещё не окончена.
К тому моменту, когда мы добираемся до особняка, где по словам Петера меня ждет доктор, я промокаю до нитки и промерзаю так, что зубы стучат. В отличие от Петера, который одет в теплый костюм, моя тонкая футболка и синтетические брюки не спасают от сырости, и я очень надеюсь, что в доме есть камин или хотя бы горячий чай.
Особняк ничем не отличается от остальных, только у дверей на табурете сидит вооруженный мужчина в серой бейсболке, надвинутой низко на глаза. Увидев нас, он вскидывает оружие, но почти сразу опускает. Я не знаю этого человека, но он, судя по всему знаком с Петером. Когда мы поднимаемся на крыльцо мужчина спрашивает:
— Удалось?
— Да, он мертв, — отвечает Петер и мужчина победно вскидывает кулак, потрясая им в воздухе.
За дверью, после небольшой прихожей нас ждет просторная гостиная. Тут к моему удивлению полно народа. Все они сгрудились вокруг прямоугольного стола, на котором разложены какие-то бумаги и карта, и что-то оживленно обсуждают, но стоит нам переступить порог как они умолкают и оборачиваются. Я узнаю лишь Мартина, остальных я раньше не видела, но пожилой сухопарый мужчина с густыми седыми усами кажется мне отдаленно знакомым. Кажется он из военных, но я могу и ошибаться. Если я не обозналась, значит банды уничтожили не всю армию и это даёт надежду.
Мартин бросает на меня короткий колючий взгляд из-под очков, и я понимаю, что восстановить его доверие будет, ой как, непросто. Я тщетно ищу глазами Юргена, но его тут нет.
— Я его прикончил, всё получилось, — говорит Петер, нарушив повисшее молчание и через мгновение комнату наполняют радостные крики и аплодисменты.
На Петера налетают с вопросами, оттесняя меня вглубь помещения. Некоторое время я стою растеряно оглядываясь по сторонам, а потом замечаю плед, забытый кем-то на спинке одного из кресел и иду к нему. Здесь сухо, но мне всё еще холодно и меня немного знобит. Плед колючий и пахнет плесенью, но я всё равно накидываю его на плечи, когда слышу над ухом:
— Я был уверен, ты снова сбежишь. Поспорил с Юргеном, что ты улетишь со своим любовником даже не простившись. Проиграл.
— Мне нечего делать в Америке, у меня там никого нет, — отвечаю я, повернувшись лицом к Мартину. — На что спорили?
— На бутылку шнапса, — Мартин притворно вздыхает, а потом на его твердом лице проступает внезапная улыбка. — Я рад что ошибся, Ката. Ты нужна нам, несмотря на то, что ты так еще заноза в заднице.
Я киваю, сил на ответную улыбку нет. Мартин наконец замечает, что меня потрясывает и хмурится.
— Ты не заболела, случаем?
— Нет, продрогла и вымокла до нитки, — чуть подумав я добавляю: — А еще, наверное, нервы сдали.
— Ничего удивительного, — он дружески похлопывает меня по плечу. — То, что ты сделала для Юргена… — он умолкает, машет рукой на дверь, ведущую вглубь дома и добавляет: — Иди, он на кухне готовит чай и думаю будет счастлив лично поблагодарить за всё.
Я киваю и туже замотавшись в колючий плед направляюсь на кухню, но нахожу её не сразу. Дом огромный, и прежде чем обнаружить нужную дверь я натыкаюсь на несколько спален, в которых тоже сидят незнакомые мне люди, и тренажерный зал, темный и пустой. По моим прикидкам в особняке собралось не меньше двадцати человек, нужно будет попросить Мартина познакомить меня со всеми, ведь если я собираюсь помогать ополчению, мне следует знать всех по именам.
Открыв следующую дверь, я попадаю на просторную кухню. Серый свет льется из большого прямоугольного окна, выходящего на задний двор. Владельцы дома явно обладали хорошим вкусом. Современный кухонный гарнитур в стиле модерн занимает всю дальнюю стену, плавно переходя в барную столешницу из цельного куска черного камня и рядом с ней, спиной ко мне стоит Юрген, колдуя над большим заварочным чайником, из которого поднимается горячий пар и умопомрачительный запах свежезаваренного чая. Он не замечает меня пока я не произношу его имя.
Доктор вздрагивает и оборачивается. Мгновение он смотрит с непониманием, а потом его лицо расплывается в широкой искренней улыбке и глаза словно вспыхивают лучистым светом.
— Ты пришла, как же я рад, — он шагает ко мне и заключает в крепкие объятья и не отпускает так долго, что холод и озноб отступают, оставив место теплой радости и облегчению.
Позже мы пьем чай, усевшись рядом на высоких барных стульях и я пересказываю Хиршбигелю события, произошедшие с той ночи, когда он покинул лагерь “Безымянных”. Выслушав мой рассказ он некоторое время задумчиво молчит, и я вижу, что ему хочется задать какой-то вопрос, но он не решается. Мне хватает интуиции понять, что именно его тревожит.
— Я останусь с вами, Юрген, — говорю я и кладу руку поверх его ладони, покоящейся на столешнице. — Тилль улетел один, я отказалась ехать с ним. Мне нечего делать в Америке, когда тут нужна моя помощь.
Доктор вскидывает голову и смотрит на меня с благодарностью. Слова не нужны, я и так вижу, как он счастлив. Юрген влюблен и для меня это уже не секрет, но ему хватает такта не поднимать это тему сейчас, он понимает: я не готова к новым отношениям. Всё же меня окружают прекрасные люди и если бы я верила в Бога, то сейчас вознесла бы ему хвалу.
— Нас ждет непростое время, — наконец говорит доктор. — Этих проклятых байкеров слишком много и у них полно оружия, но я не сомневаюсь, что мы победим. А когда это случится, пускай на это потребуется несколько лет, я поселюсь в небольшом домике на берегу озера…
— И ты туда же, — перебиваю я с улыбкой. — Петер тоже мечтает уйти на покой и поселиться на берегу озера.
— Это ведь нормальное желание для зрелого мужчины, — Юрген отвечает на улыбку и вокруг его глаз появляются очаровательные морщинки. — Но я не закончил. Я намереваюсь удочерить Еву, как только всё уляжется.
— Удочерить? — эхом повторяю я, пытаясь осмыслить значение этих слов.
— Именно, мой сын скорее всего погиб, — по лицу доктора пробегает тень, но он быстро берет себя в руки и продолжает: — Но я всё еще могу быть хорошим отцом, а девочке нужны родители. Я был уверен, что все доброе во мне умерло в тот день, когда я потерял семью, но оказалось я ошибся. Здесь, — он касается ладонью груди, — у каждого из нас, вместе с душевной болью, и злобой, хранятся неиссякаемые запасы любви и ничто, даже самые жуткие зверства, не могут заставить этот источник высохнуть. И только от нас самих зависит превратиться ли он в полноводную реку или останется едва заметным ручейком.
Я согласно киваю в ответ, он в чём-то прав, даже у Крумбайна, при всей его жестокости и порочности, наверняка было что-то светлое в глубине души, но он выбрал сторону зла и это привело его к смерти. Я же хочу жить и как бы не сложилось мое будущее, я всё рано стану выбирать сторону добра, пускай на первый взгляд это кому-то покажется слабостью.
Конец