– Проходил мимо,– сказал Генри.
– Прошу.
Он неловко топтался, пока я вынимал бутылки из буфета. Потом сказал:
– Кажется, вы занимаетесь Гордоном.
– Мне заказали биографию.
– Будете писать?
– Наверное, да. Сейчас мне не до работы.
– И мне,– сказал он.
– Королевская комиссия еще заседает?
– Да.
– Значит, вам есть о чем подумать.
– Есть? Да, наверное. Пока мы не идем завтракать.
– Во всяком случае, это важная работа. Вот вам херес.
– Она совершенно никому не нужна.
Сколько же он прошел с той поры, как благополучное фото из «Тэт-лера» так разозлило меня! На столе у меня лежал, лицом вниз, портрет Сары, увеличенный моментальный снимок. Он перевернул его и сказал:
– Помню, как я ее щелкнул.
Она говорила, что снимала подруга,– видимо, щадила мои чувства. На снимке она была моложе, счастливей, но никак не прекрасней, чем в те годы, когда я знал ее. Хотел бы я, чтобы со мной она смотрела вот так, но любовник чаще видит, как горе застывает вокруг лица его любовницы, словно гипс,-такая уж у нас судьба. Генри сказал:
– Я валял дурака, чтобы она засмеялась. Интересный человек Го-рдон?
– Скорее да.
– Дом теперь такой странный. Я стараюсь почаще уходить. Вы не могли бы пообедать со мной в клубе?
– Работы много.
Он оглядел мою комнату и сказал:
– Вам негде разместить книги.
– Да,– сказал я.– Я их держу и под кроватью. Он взял журнал, который прислал Уотербери, чтобы показать перед нашей встречей образец своего творчества, и сказал:
– У меня место найдется. Собственно, вы можете устроиться как бы отдельно.
Я слишком удивился, чтобы ответить. Он быстро продолжал, листая страницы, словно и впрямь занят журналом:
– Подумайте. Не решайте сейчас.
– Спасибо вам. Генри.
– Вы бы оказали мне большую услугу. «А что? – думал я.– Считают, что писатель выше условностей. Неужели я чту условности больше, чем чиновник?»
– Сегодня,– сказал Генри,– я видел всех нас во сне.
– Да?
– Я плохо помню. Мы вместе пили. Мы были счастливы. Когда я проснулся, я вспомнил, что она умерла.
– Я ее во сне не вижу.
– Лучше бы мы не мешали священнику.
– Но это же глупо. Она такая же католичка, как мы с вами.
– Вы верите в жизнь после смерти?
– Отдельного человека? Нет.
– Это нельзя опровергнуть.
– Ничего нельзя опровергнуть. Вот я пишу роман. Как вы докажете, что ничего такого не было? Сегодня я встретил человека о трех ногах.
– Ужас какой!
– Да, и покрыт чешуей.
– Вы шутите.
– Докажите это, Генри. Не можете – а я не могу доказать, что нет Бога. Я просто знаю, что Его нет, как вы про эти ноги.
– Непременно найдутся доводы.
– Я тоже могу их найти. Сошлюсь на Аристотеля. Генри резко сменил тему.
– Вам и дешевле будет, если вы ко мне переедете. Она всегда говорила, ваши книги не слишком раскупают.
– Нет, кое-какой успех есть,– сказал я, припомнив статью Уотер-бери.– Приходит такое время, когда критики просто ладони отбивают, даже заранее. Надо подождать.
Я говорил, потому что не решил, что делать.
– Вы ведь не обижены, правда? – сказал Генри.– Я на вас рассердился тогда, в клубе, но сейчас это неважно.
– Я ошибся. Тот человек – просто глупый болтун, ее занимали теории. Забудьте это, Генри.
– Она была добрая, Бендрикс. Вот сплетничают, а она – хорошая. Она не виновата, что я… ну, не любил ее как надо. Понимаете, я очень осторожный, скучный. Ей нужен был такой, как вы.
– Она меня бросила, Генри.
– Знаете, она меня уговорила прочитать вашу книгу. Там женщина умерла, и ее дом…
– «Честолюбивый хозяин».
– Да, да. Тогда мне понравилось, но вы все напутали, Бендрикс. Вы пишете, что муж ходит по комнатам, передвигает мебель, чтобы казалось, будто он не один. Наливает вино в два бокала.
– Забыл. Как-то уж очень литературно.
– Это неверно, Бендрикс. То-то и плохо, что дом – не пустой. Раньше, бывало, я вернусь, а ее нету, ушла – наверное, к вам. Вот тогда он был пустой. Я ведь по-своему ее любил. Не застану ее и думаю, что сейчас найду письмо: «Дорогой Генри…» Знаете, как в романе.
– Да.
– -А теперь он не пустой. Не знаю, как это выразить. Ее никогда нет, но ее ведь нет нигде. Она ни с кем не завтракает, не сидит с вами в кино. Ей негде быть, кроме дома.
– Где же ее дом?
– Вы уж простите меня, Бендрикс. Я измотался, устал… сплю плохо. Нельзя говорить с ней, так поговорю хоть о ней, а кроме вас – не с кем.
– У нее масса друзей. Сэр Уильям…
– Не могу я с ним о ней говорить. Лучше уж с этим Паркисом.
– С Паркисом! – вскричал я. Что ж он, навеки пристал к нам?
– Он говорил, он у нас был в гостях. Странных людей она приглашала. Он сказал, вы с ним тоже знакомы.
– Какого черта ему от вас нужно?
– Он говорит, она сделала что-то хорошее его сыну. Бог его знает когда! Сын болеет. Кажется, Паркие хотел что-нибудь взять на память. Я дал ему ее детские книжки. Их у нее много, все исчирканы карандашом. В конце концов надо от них избавиться. Не продавать же их, правда? Вот и отдал, что тут плохого?
– Ничего. Это он за ней следил, от Сэвиджа.
– Господи, если б я знал!.. А как ее любит вроде бы…
– Он человек, не машина. И чувствительный. Я оглядел комнату. Там, у Генри, не больше Сары, чем тут, даже меньше. Там она растворяется.
– Хорошо, я перееду,– сказал я,– только разрешите платить мою часть за жилье.
– Спасибо, Бендрикс! Дом – наш собственный. Вы давайте деньги на расходы.
– Предупредите меня за три месяца, когда соберетесь жениться. Он принял это всерьез.
– Я не женюсь. Мне вообще не следовало жениться. Я причинил ей большой вред, когда женился на ней.
И я переехал на северную сторону. Генри торопил меня, гак что я потерял плату за неделю и еще заплатил пять фунтов шоферу грузовика, надо же было перевезти книги и костюмы. Мне отвели комнату для гостей, под кабинет приспособили кладовую, была и ванная наверху. Генри поселился в гардеробной, а спальню с двумя холодными кроватями отвели для гостей, которых не бывало. Через день-другой я понял, почему теперь дом не пустой. Я работал в Британском музее, пока не закроют, потом работал дома, ждал Генри, мы вместе шли в «Герб» и выпивали. Как-то он уехал на конференцию, и я привел девицу. Толку не было. Я сразу понял, что ничего не выйдет, и чтобы не обижать ее, сказал, что обещал одной женщине никогда ни с кем не спать. Она все поняла, умилилась, проститутки очень почитают чувства. На этот раз я мстить не хотел, я просто опечалился, что навсегда ушло такое приятное занятие. Потом я видел во сне Сару, мы лежали там, у меня, опять ничего не вышло, но я не печалился, нам было и так хорошо.