Паркис поработал на славу, квартиру узнал – на верхнем этаже, живет в ней мисс Смитт с братом Ричардом. Я подумал: «Так ли удобна сестра, как был удобен муж?» – и весь мой скрытый снобизм взыграл при такой фамилии, через два "т", подумать только! «Неужели,– возмущался я,– она докатилась до этого?» Кто он, последний из любовников, с которыми она была эти два года,-или, когда я его увижу (а я твердо решил убедиться во всем сам), передо мной будет тот, к кому она ушла от меня в июне 1944-го?
– Позвонить мне и войти, как оскорбленному супругу? – спросил я Паркиса, который назначил свидание в кондитерской, потому что не мог повести мальчика в бар.
– Нет, сэр, не надо,– сказал он, накладывая в чай сахар. Мальчик сидел подальше, за столиком, пил оранжад и ел пышку. Он разглядывал всех, кто войдет. Люди отряхивали мокрый снег с пальто и шляп, а он смотрел на них острыми карими глазами, словно собирался писать отчет. Может, так и было, он же учился у отца. Тот говорил:
– Понимаете, сэр, если вы хотите давать показания, это осложнит дело.
– До суда не дойдет.
– Порешите миром?
– Нечего решать,– сказал я.– Нельзя волноваться из-за человека по фамилии Смитт. Просто хочу на него поглядеть, вот и все,
– Лучше всего сказать, что проверяете счетчик.
– Не могу я надеть форменную фуражку.
– Понимаю, сэр. Я тоже таких вещей избегаю. И хотел бы, чтоб мальчик избегал, когда подрастет.– Он следил печальным взором за каждым движением сына.– Он просил мороженого, сэр, но я отказал, холодно.– И он вздрогнул, словно бы от одной мысли. Я не сразу понял, что он имеет в виду, когда он добавил: – У каждого дела своя честь.
– Вы не отпустите сына со мной? – спросил я.
– Если вы пообещаете, сэр, что ничего дурного не будет,– неуверенно ответил он.
– Я не хочу заходить, когда миссис Майлз там.
– При чем тут мальчик, сэр?
– Я скажу, ему стало плохо. Мы спутали адрес. Им придется пустить его ненадолго.
– Это он может,– гордо сказал Паркис.– Перед Лансом никто не устоит.
– Его зовут Ланс?
– Ланселот, сэр. Как рыцарь Круглого Стола.
– Удивительно! Такой неприятный эпизод…
– Этот рыцарь нашел Грааль, сэр.
– Нет, то Галахад. Ланселота застали с Гиневрой. Почему нам хочется дразнить невинных? Из зависти? Паркис печально проговорил, глядя на сына так, словно тот его предал:
– Не слыхал…
На следующий день, вопреки воле отца, я купил мальчику мороженое по дороге к Седар-роуд. У Генри были гости, так сообщил Паркис, и я мог не беспокоиться. Паркис вручил мне сына, почистив его как следует. Тот был в самом лучшем, он ведь впервые выходил на сцену вместе с клиентом, а я – в самом худшем. Земляничное мороженое упало ему на пиджак, получилось пятно. Я сидел тихо, пока он не съел все до капли, потом спросил:
– Еще порцию? Он кивнул.
– Земляничного?
– Ванильного,– ответил он, и прибавил: – Пожалуйста. Вторую порцию он ел осторожно, облизывал ложку, словно удалял отпечатки пальцев. Я взял его за руку, и мы пошли на Седар-роуд как отец с сыном. «Ни у меня, ни у Сары нет детей,– думал я.– Разве семья, дети, тихая, скучная жизнь не лучше вороватой похоти, и ревности, и этих доносов?»
Я нашел звонок верхней квартиры и сказал мальчику:
– Помни, тебе худо.
– Если они мне дадут мороженое…– начал он. Паркис научил его прикидывать заранее.
– Не дадут.
Видимо, двери открыла мисс Смитт, женщина средних лет с седыми тусклыми волосами, как на благотворительных базарах. Я спросил:
– Мистер Уилсон тут живет?
– Нет. Простите, вы, наверное…
– Вы часом не знаете, он не на первом этаже?
– Здесь никакого Уилсона нет.
– О Господи! – сказал я.– Тащил мальчика в такую даль, ему худо… На мальчика я взглянуть не решался, но мисс Смитт смотрела так, что я знал: тихо и верно он исполняет свою роль. Мистер Сэвидж был бы рад принять его в свою команду.
– Пускай зайдет посидит,– сказала она.
– Спасибо вам большое.
Думал я о том, часто ли Сара входила в эту тесную переднюю. Я был у X. Наверное, коричневая шляпа на вешалке принадлежала ему. Его пальцы – те пальцы, которыми он трогал Сару,– каждый день поворачивали эту ручку, открывали дверь, за которой желтым пламенем горел газ, лампы под розовыми абажурами светили сквозь снежно-серый сумрак, стоял диван в ситцевом чехле.
– Дать вашему сыну воды? – спросила мисс Смитт.
– Спасибо вам большое.
Я вспомнил, что уже говорил это.
– Может, апельсинового соку?
– Не беспокойтесь.
– Соку,– твердо сказал мальчик, подумал и прибавил: – Пожалуйста.
Она вышла. Мы остались одни, и я на него взглянул. Он скрючился на диване и в самом деле выглядел плохо. Если бы он не подмигнул мне, я бы подумал, что… Мисс Смитт принесла сок, я сказал:
– А где спасибо, Артур?
– Его зовут Артур?
– Артур Джеймс.
– Какое старинное имя!
– У нас старомодная семья. Его мать обожала Теннисона.
– Она?..
– Да, ее нет.
Мисс Смитт с состраданием посмотрела на мальчика.
– Наверное, он очень утешает вас.
– И беспокоит,– сказал я. Мне становилось стыдно – она всему верила. Зачем я пришел? Этого Х я навряд ли увижу, и стану ли я счастливей, если встречусь с ним лицом к лицу? Я изменил тактику.
– Надо мне представиться,– сказал я.– Бриджес.
– Смитт.
– Мне кажется, я вас где-то видел.
– Навряд ли. У меня память на лица.
– Может быть, на Коммон?
– Да, я там бываю с братом.
– Не Джон ли Смитт?
– Нет, Ричард. Как мальчику, лучше?
– Хуже,– сказал Паркис-младший.
– Температуру измерить не хотите?
– А можно мне еще соку?
– Это ведь не повредит? – сказала она.– Бедный мальчик. Наверное, простудился.
– Мы и так вас замучили.
– Брат никогда не простил бы, если бы я вас не пригласила. Он очень любит детей.
– Он дома?
– Вот-вот придет.
– С работы?
– Вообще-то он работает по воскресеньям…
– Священник? – не без ехидства спросил я и с удивлением услышал:
– Не совсем.
Какая-то озабоченность разделила нас, словно занавес, и за ним осталась мисс Смитт со своими домашними делами. Тут входная дверь открылась и вошел X. В полумраке передней он показался мне красивым, как актер (такие люди часто смотрятся в зеркало), и пошловатым. Я подумал, печально, совсем без злорадства: «Какой же у нее плохой вкус…» Смитт вошел в круг света; на щеке его, как знак отличия, багровели огромные пятна. Я был к нему несправедлив, навряд ли он смотрелся в зеркало.
Мисс Смитт сказала:
– Мой брат Ричард. Мистер Бриджес. У мистера Бриджеса сыну плохо. Я их пригласила зайти.
Он пожал мне руку, глядя на мальчика. Рука была сухая, горячая.
– Вашего сына я видел,– сказал он.
– На Коммон?
– Вполне возможно.
Он был слишком властен для этой комнаты, он не подходил к ситцу. Интересно, сестра тут и сидит, когда они в другой комнате, или ее куда-нибудь отсылают?
Ну вот, я его увидел. Оставаться было незачем… Но возникли новые вопросы. Где они познакомились? Кто заговорил первым? Что она в нем нашла? Как давно, как часто они друг с другом? Я знал наизусть ее слова «…только начинаю любить, но мне надо отдать все и всех, кроме тебя», и смотрел на пятна, и думал, что защиты нет – у горбуна, у калеки есть то, что приводит в действие любовь.
– Зачем вы сюда пришли? – вдруг спросил он.
– Я говорил мисс Смитт, мой знакомый, Уилсон…
– Я не помню вас, но помню вашего сына. Он протянул и убрал руку, словно хотел коснуться мальчика. Глаза у него были какие-то отрешенно-ласковые.
– Не бойтесь меня,– сказал он.– Я привык, что сюда ходят. Поверьте, я хочу помочь вам.
Мисс Смитт объяснила:
– Люди часто робеют.
Я уже совершенно ничего не понимал.
– Один мой знакомый, Уилсон…
– Вы знаете, что я знаю, что никакого Уилсона нет.
– Если вы мне дадите книгу, я найду его адрес.