Сегодня Анри и Полетте особенно радостно побыть вместе. После резких слов, сказанных вчера утром, после слез, пролитых Полеттой ночью, осталась только какая-то тревога, и обоим хотелось рассеять ее, прогнать и стать еще ближе друг другу. Вчерашний бесконечный день и ночь открыли им, какая зияющая бездна могла бы образоваться, если бы погибло то, что они считают самым надежным, если бы погибла их любовь. Что же иногда мешает им понять друг друга? Тяжелая жизнь, в которой все нужно вырывать зубами, эта непрестанная борьба, борьба без передышки. Но кто же может думать о передышке, когда надо спасти от гибели весь мир, как сейчас они спасают свою любовь? Разве можно спасти свою любовь, забыв о мире?
И какую глубокую близость приносили эти минуты, когда Анри занимался, сидя около нее! Когда Анри объяснил, почему он должен был уйти вчера утром и отчего не вернулся ночью, они крепко обнялись и Полетта заплакала, прижавшись к нему, но уже иными, радостными слезами. И вот теперь, после этой первой серьезной размолвки, они полны тихой, молчаливой нежности; в их молчании заключено больше, чем в любых словах. Нежностью они дают отпор еще затаившейся в них тревоге. Анри занимается. Полетта ждет знакомого возгласа: «Послушай, это просто замечательно!»
Андреани поражен тем, что увидел. Проходя по коридору, где гулко отдавались его шаги, он все думал о Карлотте. И снова подумал о ней, когда вошел в теплую, светлую, уютную кухоньку и навстречу ему поднялась миловидная молодая женщина, которая, сидя у печки, вязала что-то розовое… Поразил его и этот безработный, как о нем сказал полицейский. Сидит и пишет в тетрадке, занимается, как школьник. Анри отложил ручку и тоже встал… Полки с книгами, всюду какие-то записки… Андреани ожидал чего угодно, только не этого…
— Господин Андреани?.. Садитесь, пожалуйста…
Стало быть, они его знают? Они знают даже тех, кто их игнорирует. «А мы-то… Ну, что ж, — старается извинить себя Андреани, — мы живем в своей дыре, как дикари».
Больше всего волнует Андреани вопрос о жилье, и как раз поэтому он решил начать со второго дела, которое привело его сюда. Но Анри его опередил.
— А мы все удивлялись: почему господин Андреани не переехал вместе с нами? Мы хотели вам предложить…
— Я, правда, пришел по другому поводу, но и по этому тоже…
— Господин Андреани, не хотите ли чашечку кофе?
Старик не решился отказаться, хотя пил кофе, дай бог, один раз в месяц. И разве можно пить кофе на ночь глядя?.. Опять будет мучить бессонница! Разложенные на столе газеты, открытые книги вызывали у Андреани уважение, именно уважение. Правда, он сразу заметил «Юманите». «Значит, они коммунисты. Так и знал!..» При других обстоятельствах он мог отнестись к этому с опаской и несколько свысока, но сейчас не чувствовал себя выше этих людей… Да и вообще, не для того он пришел, чтобы их осуждать. И ведь он у них в доме, его принимают как гостя. У них есть «дом», достойный этого имени. Как он может чувствовать себя выше этого парня с открытым лицом и честным взглядом? Сразу видно, что такой человек ничего не скрывает. У него все на лице написано. Смотришь ему в глаза — он не отводит взгляда, и сразу понимаешь — перед тобой человек ничуть не ниже тебя, ничуть… Невольно глядишь на него а на нее с удивлением. Ведь и она такая же… Андреани озадачен. Возможно, они неправы в своих убеждениях, в своих действиях, но вот при первом же знакомстве с ними чувствуешь, что они наверняка в тысячу раз лучше тебя знают, почему они так думают и так поступают. Нет, Андреани не решается их осуждать. Перед ним незнакомый мир, от которого он ждет всяких неожиданностей. На него вдруг напала робость. Давно он ни на кого не смотрел, никого не слушал с таким удивлением…