Выбрать главу

— Я так и думал. Сразу увидел, что почерк детский. При сортировке почты, сегодня утром, я так и сказал товарищам.

— Вы только посмотрите. Бумага-то какая красивая! А уж до чего пахнет хорошо, — с гордостью восклицает Жоржетта. — На-ка, понюхай, — и она поднесла голубой конверт к самому носу Полетты.

— И мне дай понюхать, — попросила Мартина, вытягивая шею.

— Погодите, надо же прочесть, — сказала Жоржетта, но все-таки помахала конвертом перед носом Мартины, потом Фернанды, потом Франсины, а другой рукой уже разворачивала листочек. Но прочесть письмо не спешила — ей хотелось продлить удовольствие…

— Ты что сюда явился? — вдруг крикнула Фернанда и пошла по коридору к лестнице. Сперва никто не понял, что это с нею. Но потом все увидели большого черного, довольно тощего кота, который бежал к хозяйке, растерянно мяукая.

— Иди сюда и замолчи! — Фернанда погладила кота и вернулась к Жоржетте, а та уже начала читать письмо вслух. Кот, то мурлыча, то тихо мяукая, как будто жалуясь, стал тереться у ног…

— «Дорогая мама…» Посмотрите, сначала написала «дорогая мама», а потом, видно, решила, что отец приревнует, и исправила «ая» на «ие» да прибавила «и папа». Ах ты, моя девчушка!..

Жоржетта торопливо пробегала глазами письмо, тихо бормоча те фразы, которые, как ей казалось, не могли волновать остальных и отыскивала «самое интересное»…

— «Меня одели во все новое. И все меня очень балуют. Если бы вы видели меня…» Как странно! Она это зачеркнула. Да еще другими чернилами. Почему? А может быть, она тут сделала ошибку и мадам Клер велела ей зачеркнуть… «Всё мне купили хорошее, новенькое: синее платье с белым воротничком, коричневое пальто с капюшоном и еще шерстяную вязанку в черную и желтую полоску, и даже туфли на каучуке. Мамочка, я еще никогда не была так красиво одета».

— Ну, это уж неправда! — заметила мать, глядя на соседок затуманившимися глазами. — Раньше, когда мы могли, я всегда старалась…

— Все дети такие. Им лишь бы новенькое! — сказал почтальон.

— Не огорчайся, Жоржетта, она совсем не то хотела сказать, — добавила Фернанда.

— «А на елку мне подарили велосипед, очень красивый, красный и совсем новый; даже есть сетка на заднем колесе, чтобы платье не цеплялось…»

— Девочка попала к хорошим людям. Тебе повезло, — сказала Полетта.

— «…К нам приходила в гости одна женщина, она тоже учительница, как мадам Клер, только помоложе. Она уже была немножко знакома с мадам Клер, а потом прочитала в газете, что меня взяли сюда. Потому что про меня напечатали в газете, и еще там был мой портрет. Она со мной говорила про наш город. Она сказала, что хорошо знает Жильбера Ледрю и Фернана Клерка. Раньше она жила в нашем городе…»

— Кто же это такая? — спросила Жоржетта.

— Может быть, Марсель? — неуверенно сказала Полетта, — ведь для Жинетты что учительница, что профессор, наверно, все одно.

— Нет, моя дочка знает Марсель. Она бы написала, что это Марсель. Кто же это такая? — повторила Жоржетта и снова стала читать письмо:

— «Она меня расспрашивала обо всех. Я рассказала, что знала. Я слышала, как она сказала мадам Клер, что раньше ей не нравилось у нас жить, а теперь она иногда жалеет, что уехала».

— Не могу себе представить, кто это, — сказала Фернанда.

— И я тоже, а уж я-то всех знаю, — добавил почтальон, а в это время Жоржетта читала шепотом дальше.

— Ах, вот почему было зачеркнуто другими чернилами! — воскликнула она, перевернув страничку.

Этими же чернилами девочка сделала — по-видимому, на следующий день — приписку к письму, которое она уже подписала.

— Выходит, ты получила сразу два письма, — сказала Мартина.

Но пост-скриптум был написан уже совсем в другом тоне:

— «Я вам хочу сказать об одной вещи… Мне очень обидно. Сегодня мадам Клер велела мне пойти с ней в парикмахерскую. Она сказала — надо подстричься, так аккуратнее. Я сказала, что не хочу. А она меня не послушала. Потом я плакала, а теперь мне хочется домой…»

— Вот глупышка! Она ведь никогда не была в парикмахерской. Даже лучше, если ей немножко подровняли волосы. А может быть…