— Почему ты здесь?
Коэнсен пожал плечами:
— Не знаю. Наверно, оказался в неподходящий момент в неподходящем месте.
— Ты участвовал в беспорядках?
Тощие плечи Коэнсена повторили движение вверх, выражая сомнение.
— Как все. Я пытался проникнуть в Отражения. — Глаза Коэнсена потемнели. — Разве это справедливо, что наложен полный запрет на путешествия по Отражениям?
— Это разумная мера.
— И это говоришь ты?! — взорвался узник. — Ты, посвятившая всю свою жизнь работе с Отражениями?!
— Да, я. Только я могу трезво оценить всю опасность, которую таят в себе Отражения. Протекторы поступили верно, запретив перемещения.
— Но мы потеряли целый мир! Много миров!
Шева помедлила с ответом. Коэнсен был прав, и она была готова согласиться с авантюристом. Но…
— Так надо. Система нуждается в упрочении. Пацифис оказался столь несовершенен, что едва не привел Систему к гибели. Когда все возвратится в норму, думаю, Протектура позволит возобновить перемещения.
Коэнсен кивнул. Глаза его лихорадочно блестели.
— Шева! — шепнул он так тихо, что его могла слышать лишь Охотница. — Здесь плохо. Вытащи меня отсюда!
Шева почувствовала острый прилив жалости. Даже если за Коэнсеном и водились кое-какие грешки, он не заслужил столь жалкой участи. И во власти Шевы было помочь ему. Охотница кивнула, ответив одними губами:
— Я помогу тебе.
Страшная физиономия Коэнсена расплылась в счастливой улыбке. Шева уже продолжила свой путь, следуя мимо бесконечного ряда зарешеченных камер, а Коэнсен продолжал улыбаться, провожая глазами ладно скроенную, небольшую фигурку той, что когда-то любила его.
Керл Вельхоум был заперт в самом надежном каземате, отделенном от прочего мира трехслойной, в десять футов толщиной, стальной стеной, двумя массивными решетками, специальным тоннелем, заполняемым в случае экстренной ситуации парами соляной кислоты, а также восемью вооруженными до зубов головорезами. Кому-то подобные меры предосторожности могли бы показаться чрезмерными, но только не Шеве, перед поездкой ознакомившейся с секретным досье последнего гладиатора. Керл Вельхоум был, несомненно, самым выдающимся из когда-либо существовавших убийц. Помимо нескольких сотен побед на турнирах, на его счету были три побега из-под стражи, уничтожение целой когорты посьерранской гвардии и попытка диверсии в урановых шахтах Сомметы. Человек, свершивший все это, заслуживал того внимания, которое ему оказывали, каким бы чрезмерным оно ни казалось.
Учитывая возраст Керла, Шева рассчитывала увидеть убеленного сединами старца, но узник оказался довольно молод. По крайней мере, можно было сказать, что он неплохо сохранился. Его волевое лицо покрывали многочисленные шрамы, в которых терялись глубокие морщины — свидетельство долгих и трудных лет жизни. В волосах Керла поблескивала седина, но она была редка. Под тюремной робой играли упругие мышцы.
Керл встретил гостей пристальным взглядом. Шева сразу обратила внимание на глаза гладиатора — голубые и быстрые. Таким глазам свойственно моментально оценивать ситуацию. По знаку Охотницы один из сопровождавших ее тюремщиков приставил к столу легкий стул. Усевшись, Шева негромко бросила:
— Свободны. — Тюремщики заколебались, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, и тогда Шева повторила, придав голосу резкость: — Свободны! Или вы плохо слышите?
На этот раз никто из ее свиты не осмелился пожаловаться на плохой слух. Дверь камеры захлопнулась оставив Шеву наедине с узником. Керл Вельхоум оценил храбрость гостьи.
— Браво! — сказал он, раздвинув в улыбке бледные губы. — Чем обязан?
— Меня зовут Шева, — вместо ответа представилась гостья. — Я Охотница, занимающаяся делами наиболее опасных преступников. Сейчас мне предложено занять пост директора Управления справедливости.
Бывший гладиатор не сумел скрыть изумления:
— Любопытное знакомство. Я бы даже сказал больше — приятное. Женщина, возглавляющая ищеек? Занятно. Они не смогли найти мужчины? Неужели в мире больше нет достойных мужчин?
— Думаю, есть. Но появились и достойные женщины.
Керл прищурил глаза:
— Постой, это не ты охотилась за Арктуром?
— Я, — коротко бросила Шева.
— Что ж, тогда ты и впрямь заслуживаешь уважения. Но ты еще юна…
— Это недостаток?