В бухте не бывает туманов, но подход к ней нередко в летние месяцы затянут слякотной мглой Тауйской губы. Капитаны не любят водить сюда корабли.
В навигационный период рейс из Владивостока в бухту Нагаево продолжается шесть суток. Сроки зимнего плавания впервые установлены моряками товаро-пассажирского парохода «Сахалин». Ровно через месяц после выхода из Владивостока «Сахалин» пробил узенькую дорожку в торосистых полях Тауйской губы и стал рядом с зимующими у «ворот» бухты грузовыми пароходами «Свирьстрой» и «Дашинг».
Первый в истории ледовый поход в сердце Охотского моря был закончен.
Каменные вершины обрывистых сопок мрачно нависли над пароходом. Пурга замела их голые склоны, утопила в сугробах отлогую тропу у подножья, стыдливо запорошила убогую декорацию берегов — побитый морозом кустарник и мохнатую загородь радостно-зеленого ползучего кедра-сланника.
5 февраля 1932 года Берзин сошел на обледенелую землю бухты Нагаево.
— Коррективы к лоции Давыдова необходимы и весьма существенны, — удовлетворенно сказал он, обводя взглядом угол бухты, где, трепеща на ветру парусиновыми стенами, раскинулись кварталы палаток. Несколько деревянных и фанерных домиков на самом берегу дополняли эту картину.
Так выглядел поселок треста «Цветметзолото». Остряки назвали его «Ситцевым городком».
Никто из местных руководителей никогда всерьез не думал о возможности и необходимости постройки города на пуржистых берегах бухты, отрезанной шесть месяцев в году от всего мира. Люди, приехавшие сюда, чувствовали себя на бивуаке. К Утинке, к Таскану, к Среднекану, к Орутукану, к несметным колымским россыпям были направлены их помыслы.
Последние палатки «Ситцевого городка» граничили с тайгой. Тайга подступала к реке Магадан, впадающей в бухту, простиралась на сотни километров вглубь материка, глухая, непроходимая.
Будущее Колымы не трогало представителей различных организаций, ведавших снабжением края. Кроме разговоров о жутком бездорожьи, невыносимых морозах и губительных наледях они ничего не смогли сообщить Берзину.
Дальстроевцам пришлось начинать сызнова. На просторной колымской земле не было никакого порядка. Порядка не было и в Нагаеве. Грузы, доставленные морскими пароходами, валялись на берегу под сугробами снега. Ни одна тонна грузов не была отправлена в тайгу. Отряды приискателей, вышедшие на прииски, остались за Яблоновым перевалом без продовольствия и теплой одежды.
— Работы прекращены. Через двое суток лишаемся радиосвязи: нет продуктов, нет горючего, нет одежды и обуви! — сообщал управляющий приисками на устье Утиной.
Старатели бросали шурфы и уходили в Нагаево.
А в «Ситцевом городке» завоевали права гражданства клондайкские нравы.
Работники треста «Цветметзолото» расплачивались за свою беспечность. Вербовщики оказали им медвежью услугу. Они завезли в Нагаево, наряду с кадровыми рабочими, всевозможных искателей легкой наживы, соблазненных рассказами о колымских богатствах и легкой доступности золотых жил. Те и не думали о работе. Они издевались в глаза над представителями «Цветметзолото», а на все уговоры отвечали требованием отправить их обратно во Владивосток. Требование было невыполнимым до открытия навигации. «Ситцевый городок» сидел на отличном полярном пайке, отказывался даже от спасенияпогибающих грузов и пьяно распевал частушки:
«Ситцевый городок», как удав, пожирал продовольствие для колымских nри исков. В палатках метали банк. «Двадцать одно» заменяло в Нагаево клондайкский поккер. В банк принималась любая вещь: деньги, бидоны со спиртом, ящики с консервами, тюки с одеждой. На берегах бухты было чем возместить проигрыш.
И в этот разгул незванно вклинился басовый гудок «Сахалина».
Представители растерялись. Приезд Берзина был для них полной неожиданностью. Радиограмма, посланная им еще в день отплытия из Владивостока, вызвала лишь иронические замечания: никто из зимовщиков не сомневался, что «Сахалин» застрянет во льдах.
— Нашего полку прибыло, — шутили представители. — Еще один хозяин едет. Какой-то Берзин.
Кое-кому из них это имя было знакомо. По «Ситцевому городку» поползли слухи, малоутешительные для любителей легкой наживы.
— Да он у нас на Вишере работал, — радостно хвастались уральские дорожники. — Крепкий человек и вполне доступный. Каждого, кто заслуживает, уважит. А Вишера — река на Северном Урале, недалеко от Соликамска. Вокруг нее сплошь лесные места. Такое же гиблое место, как и Колыма. Вот Берзин приехал и начал бумажный комбинат строить. Народ вначале не шел: харчи неважные, овощей нет, а каждый летом зелень любит. Мы спустя год, как к строительству приступили, попали туда и удивились: и помидоры растут, и горох, и капуста, и картофель, и огурцы, и фрукты всякие, и розы цветут. До этого нам говорили всякую всячину: даже ехать туда страшно было. А приехали, и уезжать неохота. И фабрики по строили, бумагой весь СССР снабжают, и дороги провели.