Насчет трудностей говорить не буду. Трудности существуют для того, чтобы их преодолевать. На то мы и большевики.
11. Поход железных оленей
На картах горной Колымы нет этого названия. Оно приводится лишь в летописях освоения края, как память о мужестве и упорстве замечательных советских людей, именуемых дальстроевцами.
Элекчан!
Три героических эпизода связаны с названием старинного поселка у неприметной тропы, ведущей к верховьям Колымы, к Утиному стану и Среднеканским приискам:
поход тракторных колонн, под руководством Абрама Герштейна, — с грузами для голодающего населения верхних приисков;
поход связистов через наледи и пургу;
поход дорожников в болотистые топи колымских долин.
29 марта 1932 года сталинградские тракторы, будоража гулом моторов таежную тишину, вползали на лысую сопку за рекой Магадан. Берзин двинул их на штурм Элекчана.
С покатой вершины сопки перед колонной открылось захватывающее зрелище. С одной стороны, опоясанная кольцом высоких холмов, лежала магаданская долина, заросшая редким лесом. Река делила ее на две неравные части. У бухты кольцо холмов было разорвано, и долина тянулась дальше широким коридором береговой полосы, на которой пестрели разноцветные пятна палаток «Ситцевого городка». Отвесные скалы вздымались над бухтой и замыкали долину с моря. Возвышаясь грядой гигантских обломков над ослепительным ледяным покровом Тауйской губы, величественно стояла на вахте гора Каменный Венец.
Долина жила. Посредине ее, в трех километрах от бухты, Берзин выбрал место для города Магадана. Вдоль извилистых просек сновали грузовые машины, плавно жужжали тракторы, ухали топоры плотников, доносился визг пил. Дальстроевцы безжалостно вырубали чахлый лес, готовя в долине площадку для будущей столицы горной Колымы.
По другую сторону сопки до горизонта стояла вековая нетронутая тайга: корабельные стволы и серебряные под снегом ветви гигантских кедров. Тайгу прорезали седые вершины Карамкенского перевала. За ними, как утренние туманы, курились над бесчисленными долинами розовые в лучах расплывчатого солнца испарения далеких наледей.
Тракторы гуськом спустились с Магаданской сопки и один за другим утонули в тайге. Через неделю зимующие в долине за Карамкенским перевалом эвенки услышали нарастающий шум. Будто все летние слепни летели с колымских алас в долину. Затем с обледенелых отрогов скатились и увязли в глубоком снегу невиданные железные олени.
Высота снега в долине достигала трех метров. Герштейн распорядился рыть в снегу траншеи и выслал вперед разведку. Разведчики вернулись на следующий день. Они всю ночь плутали в снегах, обморозили лица и принесли неприятную новость:
— Дальше пути нет. Сплошная наледь, а в ней человек.
— Какой человек сомневаясь, спросил начальник и приказал отогреть застывшие на морозе моторы.
Разведчики не ошиблись. У самого края наледи виднелся человек в заячьей шапке, с трубкой во рту. Он протягивал трактористам руку, словно предупреждая о близкой опасности. Подойти к нему было невозможно. Вокруг, занесенная снегом, парила стынущая вода, выжатая льдом из ложа реки. Вода залила и сделала непроходимой долину. Войти в наледь было равносильно самоубийству. Она засасывала людей, животных, машины и наслаивала на них вяжущую влагу, которая моментально обмерзала ледяными веригами. Человек в заячьей шапке; с трубкой во рту и судорожно вытянутой рукой был окоченелым трупом. Он, очевидно, пробирался с приисков на побережье и незаметно для себя оказался в смертельной колымской ловушке.
Едва тракторы подошли к наледи, позади колонны раздался гортанный крик. Все повернулись. От стана эвенков по следам тракторов мчался меховой ком. Он подкатился к колонне, с опаской обогнул фыркающие тракторы и остановился перед дальстроевцами.
— Там, русский, нельзя. Там кончал жить, — быстро, коверкая слова, заговорил он.
Трактористы изумленно смотрели на маленького эвенка.
Это был Эгет, сын старого Панка. Старик послал его предупредить русских, чтобы они не утопили в наледи железных оленей, и вывести их на безопасное место.
Начальник повернул колонну обратно и усадил Эгета на головной трактор. Эвенк испуганно закрыл глаза, сейчас же открыл их, осторожно притронулся к холодному металлу катерпиллера и вдруг рассмеялся.
— Железный олень, — почтительно сказал он.
Трактористы заулыбались. Эгет быстро освоился.
— Не знаешь, русский, Игната? — спросил он.
— А кто такой Игнат? — поинтересовался Герштейн.
— Кто Игнат?