Было два часа ночи, и над колымскими долинами клубились туманы. Сквозь молочную белизну туманов выступали незаконченными конусами оголенные вершины сопок. Снег на них почти стаял. Раковский усмехнулея. «Кафтуновский барометр», подумал он.
«Если снег сошел с сопок, — говорил Кафтунов, — значит, рядом зима, и со дня на день можно ожидать нового снега».
Прорываясь через долины, стальной спиралью кружила между сопками Колыма, несла студеные воды к Ледовитому океану. Вокруг нее расстилалось рыжее море тайги, в котором манящими оазисами зеленели островки хвойных пород.
Раковский спустился с пригорка и, не думая ни о чем, наслаждаясь предутренней тишью, побрел вдоль отлогого берега ключа. В быстрых струях его купала свои ветви кореянка, похожая на иву, вытянулись в ряд стройные бальзамические тополя. Тальниковые заросли, схожие с бамбуком, естественным барьером стояли у самой воды.
Человек потревожил чуткий сон таежного мира. Хруст сучьев под ногами Раковского испугал диких уток, спавших в береговых зарослях. Утки сонно крякали и, тяжело поднимаясь над тальником, перелетали на другое место. Горностай взвился на дыбки, некрасивый в летней полинявшей шубке, и, поняв опасность, стремительно юркнул в кусты. Ужом скользнул, вытянув узкое тело, полосатый бурундук.
Над ключом взмыл, ввинчиваясь в небо и расправив метровые крылья, орел-стервятник. Тень его, уменьшаясь по мере того, как он поднимался, слегка колыхалась на стеклянной поверхности ключа и вдруг исчезла. Над долиной пронесся и замер жалобный крик беззаботного зверька. Через минуту, кровожадно клекоча, орел вместе с жертвой снова взлетел над ключом.
Раковский восторженно замер на месте. У противоположного берега плескались рыжие медвежата. Они шумно фыркали, неуклюже топтались, обливали друг друга и яростно разгребали воду. Огромная медведица следила за ними с косогора и настороженно нюхала воздух. Старатель свистнул от изумления. Услышав свист, медведица забеспокоилась. Она спустилась к воде и шлепками вытолкала медвежат на берег. Те недовольно отряхнулись, взметнув над собой тучу серебряных брызг, и утонули в зарослях.
Раковский долго разглядывал свое отражение в ключе и никак не мог понять, почему желтыми пятнами покрыто его лицо. Он потер лоб и щеки, но пятна не исчезали. Тогда он расплескал воду. Легкая рябь побежала в стороны, и он увидел желто отсвечивающее дно.
Его руки инстинктивно окунулись в прозрачную глубь, расплылись в ней, вдвое уменьшились и нащупали опору.
Дно было податливым, как всякое песчаное дно. Раковский сложил ладони лопаткой, вонзил их в дно и потом быстро поднял над водой. Ледяные струи пролились сквозь пальцы, за брызгали старателя. Раковский даже не почувствовал холода. Он ожесточенно мял песок, выжимая из него влагу, и, разглядев то, что осталось на ладонях, помчался к палатке.
Его в эту минуту можно было принять за сумасшедшего. Полотенце он потерял возле ключа. Расческа и кисет с табаком были утеряны у самой палатки. Он вихрем ворвался в палатку и заорал не своим голосом:
— Юрий Александрович! Слипко, дорогой! Кафтунов, чортова борода! Взгляните, пожалуйста!..
Билибин, уронив тетрадь, соскочил с ящика. Слипко и Кафтунов стремительно поднялись из угла. Раковский протягивал к ним сложенные вместе ладони. На ладонях старателя блестело золото.
Билибин торопливо достал весы.
— Где? — коротко спросил он.
— В ключе Юбиленном! — задыхаясь от бега и радости, сообщил Раковский.
— Сколько раз зачерпнули?
Старатель вспомнил и рассмеялся:
— Не поверите, Юрий Александрович. Всего один раз.
Инженер ахнул.
— Здесь двести два грамма чистого золота! Невероятно! Ведите!
Едва поспевая за Раковским, они взбежали на пригорок.
Слипко мучительно напряг взгляд и внезапно закричал:
— Нашел! Товарищи, нашел! Вот, — показал он на долину, — тальник, куда чуть не сбежал второй бандит. У тальника я вместе с Панком зарыл обоих пепеляевцев. Вспомните мои слова. У самого тальника лежат два круглых камня. В эту долину старый Панк завел белых. Ура!..
Из-за сопок величаво выплыло солнце, и тотчас же люди на пригорке заметили, как засверкало золотыми пятнами дно ключа. Будто солнце разбилось на множество кусков, и они утонули в ключе Юбилейном.
«Сомнения мои кончились, — записал в дневнике Билибин. — Будущие колымчане отметят во всех календарях 18 августа 1930 года. В этот день бывший студент юридического факультета, алданский старатель Раковский, участник экспедиции Геологического комитета Академии Наук, нашел на среднем течении ключа Юбилейного, притока реки Утиной, впадающей в Колыму, золотую россыпь небывалой мощности и протяжения. Сезам открылся...»