Индексом 6.1 обозначался не кто иной, как "Ф". Текст же телеграммы означал, что деспозин готов сотрудничать с Орденом и поделиться всеми своими тайнами, то есть исполнено то, во имя чего Орден существовал на протяжении двух с половиной веков. При этих обстоятельствах присутствие магистра было необходимо. Теперь Виктор Арнольдович не сомневался, что в самом скором времени, быть может уже завтра, магистр прибудет в Москву.
Далее предстояло главное – выстроить всю цепь для осуществления того, что он задумал. Пока было бессмысленно к этому приступать – требовалось прежде дождаться ответа магистра.
Через три часа – к этому времени телеграмма уже по всему должна была дойти до конечного адресата – Виктор Арнольдович, сославшись на неотложные дела в Минфине, отправился домой и там сразу же настроил приемник на требуемую волну. Эта волна предназначалась тоже для одного-единственного случая.
Обычно на ней круглые сутки транслировали классическую музыку, но тут не прошло и получаса, как музыка вдруг оборвалась и бесстрастный женский голос отчетливо зачитал длинный набор цифр.
Виктор Арнольдович не стал их даже записывать – старинный слоговой шифр, изобретенный еще Уриилом II, он знал наизусть.
Послание магистра гласило:
"Поздравляю, мой верный архангел Хризоил. Поздравляю и горжусь тобой!
Прибуду завтра в Москву с одной из иностранных делегаций. До моего появления в разговоры с "Ф" не вступай.
Способ встретиться с ним и с тобою изыщу сам.
Так Серебряков и полагал. Почему-то с некоторых пор магистр не слишком доверяет ему, оттого желает, вероятно, устроить встречу с ним так, чтобы он, Хризоил, не слишком был к ней готов. Для этого все было продумано. Внешности его Серебряков не знал. Если бы магистр прибыл одиночкой-интуристом, то вычислить его, в сущности, можно было бы, а в составе делегации, вдобавок прилетающей неведомо из какой страны (едва ли он прибудет прямиком из Испании), почти невозможное дело.
Что ж, готов посостязаться и с тобою в изобретательности "твой верный архангел Хризоил"!
Первым делом Виктор Арнольдович позвонил в управление московских гостиниц (хорошо быть ответственным работником – начальница управления узнала его по голосу) и справился, какие иностранные делегации прилетают завтра в Москву и где их собираются разместить.
Оказалось, что таких делегаций ожидается всего четыре – из Бельгии, Италии, Финляндии и Люксембурга, в каждой от десяти до двенадцати человек, и места для них забронированы в двух гостиницах. Пока все складывалось удачно – искать не более чем среди полусотни человек. В иные-то дни делегаций бывает и несколько дюжин.
Удачно и то, что гостиницы всего две, но Виктор Арнольдович захотел еще более упростить дело. Заверив ее, что за эту услугу с него причитается, он попросил поселить их всех в одну гостиницу – так, дескать, будет удобнее для его министерства. Какое такое удобство он имел в виду, привычная ко всему начальница (как и положено на этой должности, внештатная сотрудница МГБ) уточнять не стала – наверняка ее второе ведомство не раз обращалось к ней и с куда более причудливыми просьбами – и обещала пособить. Через несколько минут она перезвонила ему и сказала, что все четыре делегации будут размещены в гостинице "Украина".
Итак, несколько звеньев цепи уже были отлично пригнаны одно к одному, но требовалось еще немало сделать, чтобы довести дело до конца. Настала пора подключать свою небольшую армию.
Сначала Серебряков позвонил Вьюну, затем полковнику Головчухину.
Хотя задание было для вора исключительно простым, отнесся тот к нему без энтузиазма:
— На что ж подписываете, Виктор Арнольдович? Знаете же – у меня зарок: "мокряков" на душу не брать. А тут еще такое – цельную гостиницу перетравить!
Серебряков объяснил ему, что никаких "мокряков" не будет. При этих дозах разве что кого-нибудь слегка пропоносит, не более того.
Против чужого поноса Вьюн ничего не имел, пошутил только, что впервые-де, его, специалиста экстра-класса, по говенному в буквальном смысле делу используют. Однако пообещал, что, коли так нужен понос – будет понос. Всех пронесет по первое число.
Как раз Виктору Арнольдовичу требовалось, чтобы – не всех, но этого он уже Вьюну говорить не стал, достаточно, чтобы каждый знал лишь свое.
Головчухин, выслушав его, ничему не удивился, только буркнул: