И сейчас в машине, ощущая во рту соленый вкус пыли, я думал о жене, дочке и вообще о детях, встреченных мною на дорогах войны.
Мне припомнилась одна такая встреча. Это было ранней весной в тылу противника. Снег, рыхлый, ноздреватый, залежался только в лесу. Вдали мы увидели сожженную деревушку. На опушке сиротливо стоял единственный уцелевший дом- старенький, весь поросший мхом.
У порога нас встретила тощая, с выпирающими ребрами, старая собака. Она поднялась с нагретой солнцем земли,уступила нам дорогу и тоскливо поглядела на нас, В доме мы увидели маленькую девочку. Это было до того неожиданно, что мы застыли, глядя на нее во все глаза. Она сидела на широкой, толстой деревянной скамье и крохотными чумазыми руками перебирала сорное зерно. Поверх грязного ситцевого платья на ней была чья-то большая суконная куртка, над полом свисали голые ножки. Спутанные волосы, давно забывшие о гребешке, падали на плечи.
Она нас не испугалась. Даже не удивилась, а только внимательно и пристально разглядывала.
После долгого молчания я сказал:
— Здравствуй, девочка!
— Здравствуй,- тихо ответила она и потупила взор.
— Где твоя мамка?- опросил Криворученко.
— Мамки у меня немае…- еще тише ответила девочка.- И сестры немае… Немцы побили.
Начальник штаба партизанского отряда Василий Чухнов шумно вздохнул и спросил.
— С кем же ты живешь?
— С тетей Варей.
— А где ж она?
— Пишла за хлибом, за ричку.
— И ты совсем одна?
— Никого немае.
— А в деревне еще кто есть?
— Ни.
— А давно ушла тетя Варя?
— Четыре дни.
— И ты не боишься одна?
— Боюсь,- призналась девочка.- У ночи Каштан шибко вое.- Она проворно спрыгнула со скамьи, взрослым движением оправила на себе неуклюжую куртку и, подойдя к порогу, звонко крикнула:- Каштан!
На зов явился уже знакомый нам худущий пес и уставился на маленькую хозяйку грустными глазами. Запустив ручонку в свалявшуюся рыжую шерсть пса, девочка представила его нам:
— Це Каштан.
— А как тебя зовут, дочка? — поинтересовался я.
— Катю.
— Сколько ж тебе лет?
— Шисть.
— Вы и раньше жили здесь?
— Ни, в Полтави. Тато був машинистом, а мама працювала в дитсаду. Нас пид Брянском разбомбили, и тату тамось убило. Мы не знайшли его…- Катя сделала паузу, сдвинула белесые брови и сказала:- Пидемте, дяденька, я вам покажу могилку мами.
Мы переглянулись и молча последовали за ней. Катя, шлепая босыми пятками по холодной земле, провела нас к маленькому холмику недалеко от дома.
— Тут мы с теткой Варей сховали маму и Таню,- проговорила она и тихо, беззвучно заплакала, вытирая грязным кулачком градом катившиеся слезы.
У нас троих тоже что-то подкатило к горлу. Василий Чухнов подхватил Катю на руки и стал неумело, прокуренным басом, успокаивать ее. Мы вернулись в дом.
— Что же ты кушаешь?- спросил Семен.
— Хлиб…
— Ну, угощай и нас,- шутливо сказал Чухнов, опуская Катю на скамейку.
Она стеснительно улыбнулась:
— Мало у мене…- Но все же, спрыгнув со скамьи, подошла к полке, поднялась на носки, взяла кусочек черной сухой лепешки, напоминающей изношенную подошву, и подала Чухнову.
— Вот спасибо!- поблагодарил Чухнов, глотнул от волнения воздух, сунул лепешку в карман и спросил:- Как фамилия тети Вари?
Катя задумалась и не сразу ответила:
— Грунь…
Мы переглянулись. Все стало ясно: Варвара Грунь два дня назад по заданию отряда отправилась в разведку, и эсэсовцы схватили ее на железнодорожном разъезде.
— Вот что, Катюша,- заговорил Чухнов.- Пойдешь с нами в партизанский отряд?
Она не колебалась:
— Пиду. А як же с тетей Варей?
— Она знает к нам дорогу, придет.
— А Каштан?
— Каштана заберем с собой.
— Пиду! — твердо сказала девочка.
— А фашистов, которые загубили твоих папку, мамку, сестренку, мы непременно накажем. Всех перебьем, — скрипнув зубами, пообещал Чухнов, снова беря Катю на руки.
— А в Полтаву звернемся? — недоверчиво спросила она.
— Обязательно!
…Мы шли глухим лесам. Чухнов посадил Катю на плечо. Она ему что-то рассказывала. Сзади, опустив голову, плелся обессилевший Каштан.