— О родных не беспокойтесь, — сказал, прощаясь, подполковник Фирсанов. — Я сделаю все возможное, чтобы они ни в чем не нуждались. Оставьте их адрес.
В этот же день я решил ввести в курс дела Криворученко. Надо было обстоятельно обо всем поговорить, разработать условия связи в тылу врага, предусмотреть все, что могло вызвать затруднения на «той стороне».
В штабе Семена уже не оказалось, и я направился к нему домой.
Познакомился я с Семеном в штабе партизанского движения в июле 1941 года. Здесь нам и дали первое боевое задание — перейти линию фронта и установить связь с партизанским соединением.
Мы долго блуждали в поисках отряда. Трехдневный запас продуктов кончился на шестые сутки. Вышло и курево. Однако в населенные пункты на первых порах заходить не решались. На седьмые сутки, совсем было заплутавшись в лесу, покрытом болотами, неожиданно выбрались на большую поляну и оказались на пепелище. Здесь, видно, была какая-то маленькая деревенька, а теперь от нее остались лишь почерневшие печи да трубы. Кругом стояла мрачная тишина, не видно было никаких признаков жизни. Люди ушли отсюда, гонимые страхом смерти, угрозой рабства.
Мы долго бродили по пепелищу в поисках чего-либо съестного. В одном из полуразрушенных погребов Семен натолкнулся на прошлогоднюю проросшую картошку. Как мы были рады этой находке! Голод торопил нас. Через несколько минут картошка уже пеклась в золе, а мы, возбужденные ее запахом, повеселевшие, сидели на корточках и с нетерпением ждали, когда она будет готова.
«Теперь, Кондратий Филиппович, проживем еще с недельку!» радуясь, говорил Семен, выхватывая из золы полусырую картошку.
Но недели не понадобилось. На четвертые сутки, уже потеряв всякую надежду на удачу, мы наткнулись на партизанскую засаду того самого соединения, которое так долго искали. Началась наша новая жизнь. В течение четырех месяцев вместе с бойцами отряда мы осуществляли задание командования, а потом пошли в обратный, еще более тяжелый и опасный путь.
Второй раз мы навестили партизан в январе сорок второго года. Зима выдалась лютая, от жестокого мороза потрескивали сосны. По дороге, сплошь завьюженной снежными застругами, по высоким сугробам, тёмной ночью мы брели на аэродром. Впереди двое мотористов тянули волокушу с нашим боевым имуществом — парашютами, вещевыми мешками. В сосновой роще, недалеко от деревни, мы наткнулись на торчавший из-под земли кусок железной трубы. Из нее большими клубами вперемешку с искрами вылетал дым. Это был КП. Мы спустились в глубокую землянку и здесь стали терпеливо ждать, когда подготовят машины к вылету.
В первом часу ночи два самолета подняли нас в темное небо. На переднем летел Семен. Вначале все шло благополучно. Но за линией фронта, когда до черного пятна леса, резко обозначенного на фоне снега, осталось, как говорится, рукой подать, мы попали под зенитный огонь. Самолет, на котором летел Семен, вспыхнул и стал снижаться, пытаясь, видимо, дотянуть до леса.
На моем самолете летчик сбавил на время газ; показывая рукою вперед, что-то прокричал мне и сделал два круга на крутых виражах. Внизу, под нами, в лесу, ярким пламенем горел подбитый самолет.
Трудно передать охватившее меня чувство отчаяния, злобы и горечи. Мы ничем не могли помочь погибавшим друзьям.
Но на четвертые сутки Семен явился. Лицо его было исцарапано, левый глаз закрыт огромным синим кровоподтеком. Рядом с Семеном стоял летчик, который выглядел не лучше.
Произошло вот что.
Я прыгнул удачно на партизанские сигнальные костры и, едва коснувшись земли, сейчас же поднял тревогу. Через какие-нибудь полчаса человек шесть партизан встали на лыжи и устремились к месту катастрофы. Вернулись через три дня. С ними были Семен и летчик.
«Отделались легким испугом, Кондратий Филиппович, — смеялся Семен. — Бывает и хуже».
Я сказал, что с трудом представляю себе, что может быть хуже.
«Хуже было бы, — пояснил летчик, — случись «посадка» на несколько секунд раньше, не в лесу. Тогда, пожалуй, мы угодили бы прямо фашистам в лапы. — И, почесав у себя в затылке, весело добавил: — А изобретателя «утенка» я бы расцеловал! Это не машина, а чудо! Она как будто специально приспособлена для таких передряг».
«Самолет сгорел?» спросил командир партизанского соединения.
«Сгорел дотла, — ответил летчик. — Жаль птичку!» Обо всем этом я вспомнил по пути к дому Семена.
…Подойдя к матери Криворученко, я поздоровался и сказал, что хочу видеть Семена.
— Нет, Семенка еще не приходил, — тепло улыбнувшись, ответила она и добавила: — Опять что-нибудь затеваете?