«Что за ерунда! — подумал я. — Не то приходилось испытывать, а тут вдруг…»
Мины продолжали рваться часто, и в ушах у меня стоял звон. Внезапно стрельба прекратилась, стало невыносимо тихо.
В дверях показались два автоматчика и, заметив меня, наставили стволы.
— Хенде хох![1] — крикнул один.
Я вскочил с места.
— Рукам гору! — приказал второй.
Я быстро вскинул руки и, в свою очередь, громко крикнул:
— Ахтунг! Панцер!
Автоматчики недоуменно переглянулись.
— Дер ист воль феррюкт[2], — сказал высокий гитлеровец меньшему и сделал кругообразное движение рукой у своего лба.
— Ахтунг! Панцер! — крикнул я вторично, и собственный голос показался мне далеким — принадлежащим кому-то другому. — Мне нужен гауптман Гюберт!
Гитлеровцы вновь переглянулись.
— Раус![3] — приказал высокий и, видя, что я не понимаю его команды, показал руками, предлагая выйти наверх. — Шнель, раус![4]
Я поднялся наверх. Уже здесь ко мне вернулось полное самообладание. То, чего я, казалось, больше всего опасался — самый момент встречи с врагами, — не вызвало у меня особого волнения. Наоборот, я почувствовал уверенность. Сердце вошло в норму. «Началось!» подумал я и стал наблюдать за автоматчиками.
— Лейбесвизитацион![5] — скомандовал все тот же, видимо старший.
Второй выворотил мне карманы и вытряс из них коробку папирос, спички, часы, перочинный нож, зеркальце, носовой платок, мелкие деньги. Передал старшему. Тот разложил все по своим карманам и, показав рукой вперед, крикнул:
— Марш!
Мы обошли деревеньку, углубились в лес, перебрались по шаткому мостку через протоку и опустились в ход сообщения, глубокий, в рост человека, который и вывел нас в тыл гитлеровской части.
Около пустой, с высоким бревенчатым покрытием землянки остановились. Один из конвоиров куда-то ушел, а второй остался со мной и уселся на крышу землянки.
Так я простоял не меньше получаса. Мой караульный за это время успел выкурить две сигареты, а я, глядя на струйки дыма, глотал слюни.
Наконец вернулся первый конвоир, и меня втолкнули в землянку.
Здесь на столе непрерывно попискивали полевые телефоны. Немец в чине лейтенанта отвечал то в одну, то в другую трубку, причем речь его постоянно сопровождалась глухим кашлем.
Мне показали на скамью. Я сел. Конвоиры ушли.
Прошло, должно быть, еще минут двадцать, прежде чем появились два офицера — капитан и обер-лейтенант. Последний свободно владел русским языком и приступил к опросу.
Внешность обер-лейтенанта мне хорошо запомнилась: высокий, худой, нос заостренный, выдающийся вперед подбородок, вместо губ — неприятно тонкая, прямая и бледная черточка. Он впился в меня своими прозрачными глазами, но, услышав, что я иду на встречу с капитаном Гюбертом, и узнав пароль, сразу преобразился. На лице его даже появилось что-то вроде улыбки.
Я объяснил ему, что ждал в деревне три дня удобного момента для перехода на их сторону, но они помогли сами.
Окончив опрос, обер-лейтенант с капитаном удалились. Я опять остался наедине с лейтенантом, которого одолевали телефоны.
Тишина на передовой вновь сменилась пальбой минометов, выстрелами, криками. Мне пришли на ум слова командира полка: «Пусть жалуют, потом жалеть будут».
Минут через пятнадцать обер-лейтенант возвратился и предложил следовать за ним. Мы долго шли лесом, пока не выбрались на дорогу.
В стороне от нее, на небольшой опушке, стоял легковой автомобиль.
Обер-лейтенант предложил мне сесть на заднее сиденье, рядом с каким-то полусонным немцем, а сам пристроился возле шофера.
Машина тронулась.
У самой переправы через реку нас догнал мотоциклист. Мы остановились. Посыльный передал обер-лейтенанту пакет и сказал негромко, но так, что я слышал каждое слово:
— Дер руссе хат ди унзриген им дорф абгешниттен! Дер гауптман ист тод![6]
— Доннер ветер! Ферфлухт![7] — Обер-лейтенант всердцах хлопнул дверцей автомобиля и приказал шоферу ехать.
Машина понеслась вперед по накатанной дороге.
Я погрузился в размышления. Мне казалось, что, осуществив переход, я достиг главного. Но это была ошибка. Главное — впереди. Переход — лишь промежуточная точка.
Я сконцентрировал мысли, привел в последовательный порядок разрозненные впечатления. Кажется, все шло хорошо. Близость цели вызывала прилив сил, энергии. Напряжение спало, взвинченные нервы улеглись. Скорее… Скорее… Скорее…