Как и следовало ожидать, посыпались вопросы.
— Овчарки есть?
— Есть, — ответил я. — Ими займется Кольчугин.
— Знаем такого! — раздался голос.
— Кстати сказать, — добавил я. — Товарищ Кольчугин должен приехать сюда с гостями, и он же впустит нас во двор станции.
— Фома не подведет! — заметил Карягин. — В струну вытянется, а не подведет.
— А как насчет трофеев? — задал кто-то вопрос, и тут же раздался смех.
— Что вы имеете в виду? — спросил я.
— Ну всякое там… Есть же у них оружие, походная рация, да и харчишки тоже. Ребята в отряде надеются.
— Правильно! — раздался одобрительный возглас.
Я и Карягин переглянулись.
— Трофеями займусь я, — решил Карягин. — Склад за мной. А поможет мне Терехов. Вот так…
Вопросов было много. Потом начали обмениваться мнениями. Никто не возражал, никто не высказывал опасений, все говорили только о том, как лучше выполнить задание.
Сережа Ветров важно сказал:
— Документы могут быть и на радиоузле, не только в доме Гюберта. Я прошу поручить это дело мне. Прежде чем поджечь радиостанцию, я вынесу оттуда все бумаги.
И тут произошел небольшой конфуз. Я объявил Сереже, что он должен будет оставаться здесь, а документами займется кто-нибудь другой. Но я сразу же перерешил и сказал:
— Ладно! Согласен!
Перерешил потому, что Сережа взглянул на меня таким молящим взглядом, в глазах его было столько смятения и обиды, что я не смог ему отказать.
Почти то же произошло и с Таней. Когда деловая беседа закончилась и Трофим Степанович с помощью Логачева и Березкина стал распределять оружие и боевую технику, она подошла ко мне и, теребя кончик косы, сказала:
— Кондратий Филиппович! Выходит, что я такая… что мне и дела не найдется?
— Хм… Почему ты так решила? — немного смешался я.
— А чего тут решать? — вздохнув, оказала она. — Всех вы назвали по фамилии. Каждому объяснили…
Мне очень не хотелось брать ее и Сережу на операцию, но, видно, ничего не поделаешь. И я слукавил:
— Тебя я не назвал потому, что ты будешь помогать мне выносить документы. Поняла?
— Да.
— Готовь вещевые мешки. Два-три мешка…
Таня повернулась и убежала.
Ко мне подошли Карягин, Логачев и Березкин.
Трофим Степанович, держа в руке клочок бумаги, сказал:
— Неплохо получается, майор. Совсем неплохо. Смотри: два ручных пулемета, десять автоматов, три винтовки, шесть пистолетов, сорок две гранаты и семь бутылок с зажигательной смесью, Я не считаю мины да три дробовика. Можно лихо штурмовать, а?
44. Гюберт на веревочке…
Часам к семи вечера у озера стало пусто и безлюдно. Даже самый придирчивый глаз не смог бы обнаружить вокруг ничего подозрительного. Стояла какая-то особая, выжидательная тишина.
Лошади партизан под надежной охраной кормились на выпасе не менее чем в километре. Мы все сидели в засаде.
Солнце стояло еще высоко, но мы не могли знать точно, в какое время прибудут «гости», и укрылись заранее.
Я избрал себе позицию метрах в десяти от клади через проток, в зарослях орешника. Рядом со мной лежали Сережа и Таня, крепко сжимая свои автоматы.
Над кладью мы заранее и основательно поработали, перебрали настил из кругляка и, кажется, достигли того, чего хотели.
Мы ждали настороженно и напряженно, не производя никакого шума, не отрывая глаз от опушки леса, откуда должен был появиться враг. От страшного напряжения временами чудилось, что что-то движется на фоне зелени.
В лесу куковала кукушка. Со стороны озера доносилось довольное кряканье уток. Они шумно полоскались, хлопали крыльями, как всегда перед вечерней зорькой.
Время текло медленно, и я не один раз прикладывал к уху часы, чтобы проверить, не остановились ли они.
Подчас начинало казаться, что все наши приготовления ни к чему, что операция срывается. Ведь в самом деле: все было основано только на сообщении Фомы Филимоновича. Уж не говоря о том, что Гюберт мог передумать или заболеть, — тысяча других дел могла ему помешать: вызов начальства, срочное сообщение, требующее каких-либо мер, да мало ли что еще… Все висело на ниточке, и меня охватывали отчаяние и злость при мысли, что эта ниточка могла так легко порваться.
Но вот без нескольких минут восемь Таня толкнула меня в бок и шепнула:
— Николай бежит!