Сославшись на то, что надо повидать инструктора Рауха, я немедленно отправился к Гюберту и постучал в закрытые двери его кабинета.
— Войдите! — разрешил Гюберт.
По его лицу трудно было что-нибудь определить, на нем лежала маска абсолютного спокойствия.
— Урок с Константином сегодня не состоялся из-за его неявки, — доложил я.
— Ах, так! У вас все? — небрежно спросил он.
— Нет, не все.
— Я вас слушаю.
— Мне он не нравится.
— Не нравится? — удивился Гюберт. — Чем именно? Садитесь!
Я понимал, что ничем навредить Константину не могу. Он сделал все, что задумал. Я рад за него. Но, как разведчик, я должен был использовать с выгодой такую удобную ситуацию.
— На последнем занятии он вел себя подозрительно, — сказал я.
— То есть? — Гюберт чуть-чуть приподнял брови.
— Интересовался мной, спрашивал, как я сюда попал, спрашивал о вас. Когда я пояснял ему расположение московских парков, мне показалось, что он знает их не хуже меня.
— Почему вы решили доложить мне об этом лишь сегодня?
То, что Гюберт вчера отсутствовал весь вечер и появился на Опытной станции только ночью, я знал точно, и поэтому ответил:
— Я хотел это сделать вчера, но мне не удалось. Я дважды пытался попасть к вам, но вас не было. Кроме того, я считаю, что это не поздно и сейчас. Если вы подскажете мне, как себя вести с Константином, то я надеюсь прощупать его основательно. Правда, он тип очень скрытный и замкнутый, но мне думается, что я смогу его расшевелить.
— Не стоит, — произнес Гюберт. — С Константином вы больше не встретитесь.
— Совсем?
— Да, кстати, он знает вашу фамилию?
— Если и знает, то не от меня. Я ему не назвался, — солгал я и спросил: — А что?
— Так, между прочим, — ответил Гюберт и, очевидно, для того чтобы не вызвать у меня никаких подозрений, добавил: — Если вы с ним встретитесь в городе и он заговорит с вами, то ни имени, ни фамилии своей не называйте. Это лишнее. А то, что вы мне сообщили, заслуживает внимания. Я учту. У вас все?
— Все.
— Хорошо, идите.
Я направился к инструктору Рауху, затем к Похитуну, а после обеда собрался в город.
18. Вести из леса
Кольчугин расчищал от снега дощатый настил, ведущий к бане. Увидев меня, он разогнул спину, снял рукавицу, осмотрел небо и почесал затылок.
— Погодка-то, господин хороший! — заговорил он. — Сейчас бы по первой пороше да по зайчишкам поплутать, а? Стоющее дело!
— Да, заманчиво, согласился я.
— Теперь снег пойдет валить…
Я согласился и с этим. Небо затянули тучи, и с часу на час можно было ожидать снегопада.
— Куда собрались, господин хороший?
— Хочу воздуха зимнего глотнуть.
— Ну, ни пуха ни пера, гуляйте!
Я вышел со двора. Тропку, которой обычно пользовались, идя в город, занесло снегом, и я пошел по дороге, наезженной автомашинами.
Морозец пощипывал кончики ушей. Острые струйки студеного воздуха проникали под одежду и приятно холодили тело.
Лес наполняли зимние, горьковатые запахи хвои. Я дышал глубоко, всей грудью.
Кольчугин оказался прав. Не успел я добраться до города, как в воздухе тихо и беззвучно запорхали первые снежинки. Сухие и колкие, они щекотали лицо. А когда я вошел в город, снег повалил мягкими и крупными хлопьями.
За последние десять дней я уже третий раз приходил в город, но слежки за собой не замечал. Не заметил ее и сегодня, хотя все время был начеку.
Я шел не торопясь, с видом праздношатающегося, останавливался у плакатов и объявлений. Время я рассчитал строго.
Местом для встречи с Криворученко был намечен небольшой район, где я загодя поставил условный знак. По договоренности удаляться от знака в ту или другую сторону разрешалось не больше чем на сто шагов. Недалеко от единственного оставшегося в городе кинотеатра, где крутили немецкие фильмы, на деревянном заборе я разглядел свой знак.
По улице торопливо сновали прохожие.
Я пошел дальше, сдерживая нарастающее волнение. В моем распоряжении оставались считанные минуты.
Я считал шаги: двадцать… тридцать… семьдесят. Довольно.
Я остановился возле объявления бургомистра, недавно вывешенного на всех улицах, и стал его читать. Бургомистр настойчиво призывал трудоспособных горожан записываться вместе с семьями на отъезд для работы в германской промышленности и сулил им молочные реки в кисельных берегах.
С обращением я познакомился на всякий случай заранее. Сейчас я его не читал. Я смотрел на него, и буквы плясали у меня перед глазами. Волнение ширилось, нарастало, а снег все валил и валил…