Меня не трогали эти душевные излияния, я знал, что они наиграны.
— Вы, я вижу, паникер. Не годится. Ничего страшного еще не случилось. И насчет Москвы вы не правы. В Москве мы еще побываем…
— Хо-хо-хо! — рассмеялся Похитун. — Скорее на Марс попадем или на Луну…
Я нахмурился и сердито заметил:
— Ничего смешного!
— Я побился бы с вами об заклад, да жаль, что ваша миссия окончилась, — сказал Похитун.
— Да, сейчас моему отъезду ничто не препятствует. Курков-то заработал!
— А? — и Похитун икнул. — А как вы узнали?
— Сказал гауптман.
— Верно! — подтвердил Похитун. — Совершенно верно. Заработал сукин сын! А сколько переживаний он мне доставил, когда умолк! Пройдоха парень. Я, каюсь, уже и надеяться перестал. У него, оказывается, перегорела лампа в передатчике, а запасные пропали. Но он выкрутился. Нашел взамен какую-то… Пройдоха, пройдоха… С таким радистом вы не пропадете. А шифр знает не хуже меня.
Похитун был уже во власти винных паров, глаза его осоловели, язык заплетался.
Но жажде его не было предела. Он решил покончить с водкой и решительно выпил оставшуюся. Потом встал, положил руку мне на плечо и доверительно сказал:
— А родственнички ваши живы и здоровы. Не волнуйтесь…
Я смотрел на него и молчал, чувствуя, что у меня холодеет внутри.
— Поняли? — спросил Похитун.
Я машинально кивнул головой.
Как понимать его слова? О каких родственниках идет речь?
— Теперь обедать, — заявил Похитун. — Я готов сожрать целого быка.
Он обнял меня и потащил в коридор. Я высвободился из его объятий. Я не страдал особой брезгливостью — мне приходилось спать с незнакомыми людьми в одной постели, есть из одной тарелки. Но вот «ласку» Похитуна я не мог вынести. И не потому только, что он был чудовищно неопрятен, но главным образом потому, что у него была грязная душа.
В коридоре нам попался Фома Филимонович. Он нес дрова в мою комнату. Мы отошли в сторонку и уступили ему дорогу.
Когда Фома Филимонович скрылся за дверью моей комнаты, Похитун сказал:
— Старая кляча!
— Он, видимо, наступил вам на хвост? — заметил я.
— Чтоб его черт проглотил и не выплюнул! Колючий тип!.
Мне не хотелось показаться во дворе в компании с пьяным Похитуном. И я отпустил его одного, сославшись на то, что надо зайти в свою комнату. Он пошел по коридору неуверенной походкой, странно ныряя и выписывая ногами крендели.
— Эк его мотает! — проговорил Кольчугин в приоткрытую дверь. — Загубила его эта брыкаловка окончательно. Через нее предателем стал…
Покачав головой, старик замолчал и пошел к выходу.
Я остался один в своей комнате. Сообщение Похитуна дало повод для новой тревоги, для новых мучительных раздумий.
«А родственнички ваши живы и здоровы. Не волнуйтесь», — так сказал Похитун. И мне показалось, что в его тоне проскользнула какая-то злорадная нотка.
Гюберту, Габишу, Похитуну и, кажется, даже Доктору я сказал и написал, что мои жена и дочь живут в Москве, и уж конечно, под фамилией Хомяковы. Это моя ошибка. Серьезная ошибка, вытекающая из недооценки врага. Курков не мог сообщить о том, что живы и здоровы заведомо не существующие люди.
Что можно обо всем этом думать?
Или это новая, очередная провокация со стороны Гюберта? Невозможность разгадать смысл сообщения Похитуна буквально бесила меня. Неужели я разоблачен? Значит, дни мои сочтены, и если меня пока еще не трогают, то, вероятно, потому, что продолжают проверять через того же Куркова.
Но тогда зачем Гюберт сообщил мне фамилии шести своих агентов, укрывающихся на нашей стороне? Или это тоже трюк? Да, трюк, рассчитанный на то, чтобы не спугнуть меня, не вызвать во мне подозрений. Ведь Гюберт мог дать мне заведомо вымышленные фамилии и адреса.
Но почему не сам Гюберт сказал мне о родственниках, а Похитун? За каким дьяволом Гюберт поручил это Похитуну? Возможно, что Похитун проявил собственную инициативу, что бывало с ним не раз. Да, да, может быть, и так. Но если и так, все равно ничего от этого не меняется.