– Ну, значит, дело в нашей развращенности, – заключила Сильвия, а потом спросила у отца Консетта: – Ведь мы же были развратницами, правда?
– Не знаю. Не думаю, что вы были – и остаетесь – хуже собственной матери или бабушки, или римских патрицианок, или жриц богини Аштарот[8] правящий класс, а правящий класс подвержен определенным страстям.
– Кто такая Аштарот? – спросила Сильвия. – Астарта? – А после задала новый вопрос: – Отец, скажите с высоты своего жизненного опыта, фабричные девушки из Ливерпуля или из еще какой глуши и впрямь лучше нас, тех, кого вы опекаете вот уже столько лет?
– Астарта Сирийская была властной дьяволицей. Кое-кто считает, что она жива до сих пор. Не знаю, стоит ли этому верить.
– Ну ладно, довольно о ней, – сказала Сильвия.
Отец Консетт кивнул.
– Вы общались с миссис Профумо? – спросил он. – И с этим мерзавцем… как его имя?
– Вас это удивляет? – спросила Сильвия. – Должна признать, отношения были непростыми… Впрочем, с ними покончено. Отныне я доверяю только миссис Вандердекен. И конечно же Фрейду.
Священник кивнул и сказал:
– Конечно! Конечно…
Но миссис Саттертуэйт вдруг с необычайной живостью воскликнула:
– Сильвия Титженс, делай и читай, что тебе вздумается, но если ты еще хоть слово скажешь той женщине, не смей больше со мной заговаривать!
Сильвия растянулась на диване. Она широко распахнула карие глаза и медленно опустила ресницы.
– Я уже говорила, что мне не нравится, когда о моих друзьях дурно отзываются. Юнис Вандердекен – оклеветанная женщина. Она замечательный друг, – заявила Сильвия.
– Она русская шпионка! – заявила миссис Саттертуэйт.
– У нее русская бабушка, – сказала Сильвия. – Да даже если и так, какая разница? Она всегда мне рада… Слушайте, вы оба. Когда я сюда входила, я подумала: «Судя по всему, эта парочка не на шутку распереживалась за меня». Я знала, что вы злитесь на меня сильнее, чем я того заслуживаю. И я пообещала себе, что выслушаю все ваши нравоучения, даже если вы будете читать мне нотации до самого утра. И я выслушаю. Это моя искупительная жертва. Вот только не смейте клеветать на моих друзей.
Священник и мать замолчали. Из-за окна полутемной комнаты слышался тихий, царапающий шорох.
– Слышите? – обратился священник к миссис Саттертуэйт.
– Это ветки, – ответила та.
– Но ведь ярдов на десять вокруг нет ни одного дерева, – заметил отец Консетт. – Думаю, все дело в летучих мышах.
– Я же просила вас не напоминать о них, – поежившись, сказала миссис Саттертуэйт.
– Не знаю, о чем вы оба. Видимо, опять эти ваши суеверия, – заметила Сильвия. – Мамина голова ими просто набита.
– Я и не говорю, что сюда стучится сам сатана, – сказал священник. – Но нам стоит всегда помнить о том, что он и впрямь постоянно стучится в наши души. А здесь особое место. Это необычные чащи. – Он внезапно повернулся и указал на темную стену: – Кто, как не язычник, одержимый дьяволом, счел бы эту картину украшением? – Он указывал на большую, грубо нарисованную картину с изображением умирающего кабана в натуральную величину, с перерезанным горлом, истекающего алой кровью. Предсмертные муки других зверей скрывали тени.
– Охота! – прошипел священник. – Чем не бесовское действо!
– Возможно, вы и правы, – согласилась Сильвия.
Миссис Саттертуэйт поспешно перекрестилась. В комнате вновь повисла тишина.
Наконец Сильвия сказала:
– Если вы закончили говорить, теперь мой черед. Начнем с того, что… – Тут она замолчала, выпрямилась и прислушалась к шороху за окном. – Начнем с того, что вы пощадили меня и не стали рассказывать, что станет со мной с годами, – с жаром начала она. – Мне все это известно. Такие, как я, сильно худеют, у них портится цвет лица, зубы искривляются. И становится скучно. Да, знаю, человеку становится скучно… скучно… скучно! Уж о скуке вы мне ничего нового не сообщите. Мне тридцать. Я знаю, что меня ждет. Отец, вы бы с радостью мне сказали, если бы только не боялись навредить своей репутации мудреца, вы бы с радостью мне сказали, что можно спастись от скуки и кривых зубов любовью к супругу и ребенку. Эдакий семейный фокус! И я верю в это! Очень даже верю. Вот только мужа своего я ненавижу… и ненавижу… ненавижу своего сына.
Она замолчала, ожидая перепуганных и неодобрительных возгласов от священника. Но тот молчал.
– Только подумайте о том, сколько бед принес мне этот ребенок, – сказала Сильвия. – Подумайте о родовых муках, о страхе смерти.
– Ну конечно же, – согласился священник. – Женщины рожают детей в ужасных муках.
8
Она же Астарта (Иштар). Древнее языческое божество, почитавшееся разными народами. Считалась богиней плодородия, любви и войны.