- Подписывай, тебе говорят! - рявкнул он, встряхивая Павла за плечо, как то ли куклу, то ли тряпку.
- Уберите руки, - прошипел тот, с силой отталкивая его, но здоровяк даже не шелохнулся, когда его ударили по ладони. Только в его стеклянных от выпитого глазах прорезалась неприкрытая злость.
- Сволочь, - приговорил он и, коротко замахнувшись, ударил несчастного в висок. Из раны мгновенно хлынула кровь, я беззвучно вскрикнула, но меня, конечно же, никто не услышал. Павел рухнул навзничь под ноги офицерам, и они столпились вокруг него, взволнованно обсуждая, что делать дальше. Чувствуя, как воздух стремительно накаляется от ищущей выход всеобщей ярости, я обернулась на дверь и увидела, как Беннигсен, комкая в руке отречение, стремительно и бесшумно покидает комнату.
Я будто смотрела плохое и очень реалистичное кино и не могла даже отвести взгляда, чтобы не видеть, что последовало потом. Тот, кто держал свечу, азартно крикнул “Бей его!”, и на распростертое на полу тело градом посыпались пинки.
“Прекратите!” - крикнула бы я, если б могла. С первым глухим криком, донесшимся из-за множества сапог, меня как надвое рассекло, и я завопила уже что было сил, наплевав на то, что услышать меня никто не может. Я рванулась вперед - бесполезно. Попыталась хотя бы поднять руку - бесполезно. А удары все продолжались и продолжались, кажется, этому не было конца.
- Аргамаков! Отдай быстро! - вдруг рявкнул кто-то, и я рывком подняла голову. Один из офицеров безуспешно пытался отобрать у другого расшитый шелковый шарф.
- Вы с ума сошли!
- Хватит дурить! - здоровяк с табакеркой рывком приподнял залитого кровью Павла от пола и без всяких видимых усилий поставил его на колени. - Души его!
Как слепой, Аргамаков шагнул к своей жертве, и я ощутила, как в сердце у меня становится совсем пусто. Неужели…
Я видела, что у моего предка (осознание этого было резким и гулким, как выстрел в замкнутом пространстве) дрожат руки. Накинув Павлу на шею шарф, он попытался затянуть петлю, но гладкая ткань за что-то зацепилась. Тонкая серебряная цепочка с мальтийским ключом.
- Черт, - Аргамаков одним движением сорвал с шеи Павла ключ и явно машинальным движением сунул его в карман. - Черт, черт, черт…
Он не успел - Павел просунул ладонь между шеей и смертельной петлей.
- Господа… - сорвалось с его разбитых губ. - Messieurs, au nom du ciel…epargner moi…laisser moi le temp de…prier…Dieu…
Полный отчаяния взгляд - видно было лишь один глаз, второй заплыл и был целиком залит кровью, - заставил Аргамакова замереть. Руки его ходили ходуном, и исполнить задуманное он не смог. Его оттолкнули.
- Да что ты закопался! - я с ужасом увидела, что за шарф схватился тот, кто до этого момента держал свечу. По лицу Павла покатилась слеза.
- Константин… - успел выговорить он, прежде чем на его шее рывком затянули петлю. Больше он не издал ни звука - только невнятные хрипы, которые спустя минуту оборвались. Я медленно осела на пол, чувствуя, как последний взгляд несчастного намертво, как клеймо, впечатывается в душу, и тут только поняла, что плачу.
- Готово дело, - удовлетворенно произнес кто-то, и тут все вокруг закрыла непроглядная мгла. Больше не было ни замка, ни спальни, ни Павла, ни тех, кто его убил.
Вокруг меня было тихое и абсолютное ничего.
“Так даже лучше”, - подумала я. - “Что угодно лучше, чем это”.
Не знаю, сколько я провела так, не чувствуя себя, раз за разом гоня от себя увиденную мною сцену и против собственной воли начиная во всех подробностях вспоминать ее. С одной стороны, могла пройти минута. С другой - целая вечность. Я ничего не видела, кроме этого последнего взгляда, ничего не слышала, кроме этих предсмертных хрипов, и они не прекращали терзать меня ни на миг, заставляя ощущать себя так, будто и я сама в чем-то виновата. Наверное, если бы я могла, то разорвала бы себя на части от этого ощущения, но у меня не было тела - только эти воспоминания, затмившие и заволокшие все остальное. Словно и никогда не существовало моей жизни - только это, это, это…
И тут я поняла, что ко мне приближаются чьи-то шаги. Эти звуки распороли сомкнувшийся вокруг меня густой и мучительный кокон - я неожиданно поняла, что все еще жива, могу думать, дышать и говорить. И видеть я тоже могла: взгляд мой зацепился за приближающийся в такт шагам дрожащий огонек свечи.
- Кто здесь? - крикнула я, наслаждаясь тем, что наконец-то слышу свой голос. И ответил мне хорошо знакомый, тот, от которого все внутри меня совершило головокружительное сальто:
- Это я.
Хотя в этом не было никакой необходимости - нас уже разделяло менее пары метров, - я метнулась вперед, едва при этом не сшибив Павла с ног.
- Наташа, вы что, осторожнее, - засмеялся он, с трудом оберегая от падения лампаду, которую держал в руке. Но я не чувствовала в себе сил его выпустить - только уткнулась безвольно в его мундир и, ощущая щекой холод какого-то ордена, пробормотала:
- Это было ужасно…
- Я не думал, что вы это увидите, - ответил он, осторожно умещая лампаду на каком-то возвышении рядом с собой. - Мне жаль.
- Вам жаль? - я подняла на него глаза, и он со вздохом полез за платком. - Вам жаль? Да это я… я не могу представить, как…
- Конечно, жаль, - подтвердил он, осторожно стирая следы слез с моего лица. - Разве я мог не знать, какое впечатление произведет на вас это зрелище? Но увы, многое в мире происходит против нашей воли, и с этим ничего не поделаешь…
Постепенно приходя в себя, я отступила от него на шаг и огляделась. Вокруг нас все еще была темнота, но она более не казалась мне пустой и пугающей: хоть это место определенно не было ни залом замка, ни каким-нибудь еще знакомым мне помещением, я неожиданно ощутила себя в нем спокойно и защищенно.
- Я тоже умерла? - решилась я. Павел с улыбкой покачал головой.
- Нет. Вы живы.
Я хотела обрадоваться, но получилось как-то вяло. Вопросов на языке крутилось множество, и я решила, что сейчас самое время их задать:
- Тогда где мы?
- Я бы сказал, между, - задумчиво проговорил Павел, глядя на огонь лампады. - Позади нас - мир, который мы хорошо знаем и к которому привыкли, а впереди…
- Что впереди? - спросила я, когда он замялся.
- Я не знаю, - признался он. - Я не мог туда пройти. Поэтому не могу вам рассказать.
Пляска огня за стеклом вновь увлекла его, и он замолк. Приблизившись к лампаде, я поднесла к ней руку и ощутила жар. Значит, я действительно жива.
- Что было в ларце? - наконец спросила я. - Я не увидела… что вы держали в руках?
- Источник, - ответил Павел, не отрывая взгляда от огня. - Он не дал мне умереть, вернул меня к жизни, связав душу с телом, которое создал.
- И вы двести лет не могли до него добраться?
- Не мог. Ларец невозможно открыть без ключа. Я жил в замке и ждал, когда кто-нибудь принесет мне его.
Он отвел, наконец, взгляд от лампады и посмотрел на меня. Я пробормотала несколько смущенно:
- Ну… я же не знала…
- Я сказал вам все еще тогда, - заявил он серьезно. - Моя благодарность безгранична. Теперь источник принадлежит вам.
Я, хоть умри (какой каламбур, однако), не помнила, когда он такое говорил, но его последующие слава стали для меня настоящим шоком. Растерявшись, я чуть не сшибла лампаду себе под ноги.
- Мне?.. Но…
- Это единственное, что могло вас спасти, - заметил Павел.
- А что теперь будет с вами?
Грустно улыбнувшись, он пожал плечами:
- Не скрою, я хотел бы пожить еще немного, но теперь вернуться я уже не смогу.
- Ч… что? - в один момент я оказалась возле него и порывисто схватила за руки, не желая верить в то, что только что услышала. - Вы уходите? Насовсем?
Он кивнул, и я почувствовала, как на глаза снова наворачиваются слезы.
- Но… как же… - я сильнее сжала его запястья, не желая отпускать. - Просто так уходите? А… - я хотела сказать “Анжела”, но вышло почему-то совсем другое. - А я?
Я ожидала, что он засмеется, но этого не произошло. Напротив, на его лицо набежала печальная тень.