— Вы относитесь к нам по-зверски!
— С чего вы это взяли? Я же сущий ангел и всего лишь выношу вам предупреждение. Да, я бы не советовал совершать на меня покушения — это контрпродуктивно. За меня всё равно отомстят и отомстят жестоко, и никакие стенания богом хранимого народа вам не помогут. Все ответят за одного и других вариантов не будет. Соответствующие распоряжения я отдам сегодня же, так что не трудитесь, поберегите деньги и нервы.
— У меня не было даже мысли об этом, господин министр.
— У вас не было, у других появятся, молодо-зелено, — философски заметил Керенский. — А вы опять скажете, что ничего не могли поделать. Нехорошо-с, — и Керенский зло сощурил глаза. — У вас есть трое суток, ребе. Жду вас с нетерпением. До свидания. И ещё.
Яков Мазе, который уже встал и направился к двери, невольно остановился у выхода.
— В случае положительного решения нашего вопроса я предлагаю вам создание вашего этнического государства в Палестине со столицей в Иерусалиме. Подумайте над этим. До свидания.
— До свидания, — отозвался в ответ ребе и потерянно вышел, обдумывая тяжёлую мысль, чуть не забыв свой щегольский котелок в приёмной. Поручик Аристархов окликнул раввина и вручил ему забытое имущество.
— Да-да, спасибо. Послушайте, господин поручик, — повернулся Мазе к Аристархову. — А господин военный министр умеет шутить?
— Ммм, честно говоря, я никогда не слышал от него шуток и насколько мне известно, он никогда и ни с кем не шутил. А в последнее время у него очень много дел и в армии, и в Бюро, и с Петропавловки часто приезжают решать по арестованным. А почему вы спрашиваете?
Яков Исаевич Мазе главный раввин России тяжело вздохнул и ответил.
— Вы, поручик, убили во мне последнюю надежду на лучшее. Последнюю надежду. Ну, что же, тогда я пойду.
Аристархов ещё долго смотрел вслед Мазе, так и не поняв, какую надежду он убил в старом ребе. Удивленно пожав плечами, он вернулся к выполнению своих непосредственных обязанностей.
Яков Мазе, выйдя от Керенского, первым делом направился сразу на телеграф. Оттуда он разослал телеграммы по всем крупным городам, созывая на съезд в Москву всех глав крупных общин и раввинов, которые успели бы добраться за сутки до Москвы. Да и неважно, если кто-то приедет позже. Сам он собирался отправиться в Москву вечерним поездом. Вернувшись в гостиницу, он первым делом позвонил председателю Временного правительства.
— Аллё, Генрих?! Да, я приехал. Да, переговорил с Керенским. Нам надо срочно встретиться лично. Нет, не в гостинице, лучше у Мойшы. Безусловно. Через два часа. Хорошо, я жду.
Через два часа, отменив все дела и встречи, по указанному Мазе адресу, где проживал их общий знакомый, примчался Блюменфельд. Войдя в дом, он приветствовал там всех собравшихся и особенно главного раввина.
— Ребе, я предполагаю, что вы вызвали меня так скоро к себе не ради какого-то пустяка?
— Да, речь пойдёт о том предложении, что мне сделал подчинённый тебе военный министр.
— Подчинённый мне? — грустно улыбнулся Блюменфельд. — А вы шутник, уважаемый ребе. Если кто из нас кому и подчинён, то это явно не Керенский.
— Я знаю, но ты должен быть твёрже, несмотря ни на что, иначе мы никогда не займём в этом государстве того положения, на которое претендуем.
Блюменфельд только вздохнул и уселся в одно из дорогих кожаных кресел.
— Я вас внимательно слушаю, почтенный ребе.
— Керенский мне на встрече предъявил ультиматум.
— Какой?
— Все евреи должны прекратить революционную деятельность.
— Это шутка? Причём здесь вы и евреи-революционеры?
— Нет, это горькая правда, и ультиматум поставлен довольно жёсткий, если мы не согласимся, то последуют репрессии.
— Он на это не пойдёт. Насколько я его смог изучить, он не делает всё напрямую и откровенные репрессии никогда не осуществит.
— Вы правы, Генрих. Он так и сказал, что у него нет ничего личного, он просто объявит нас вне закона.
— Но как это возможно?
— Как? Очень просто. На любом митинге он официально объявит, что евреи запятнали себя разрушением государства и готовят контрреволюцию, а в отместку за это государство не будет их защищать. Об этом напечатают в газетах, расскажут в каждой деревне и главное, оповестят об этом действующую армию. Дальше предугадать события будет несложно. Мы плохие солдаты и нас слишком мало. В отдельных местечках наши боевые дружины ещё смогут дать отпор, но остальных просто сметут.