— Как есть, как есть, господин министр.
— Вот и прекрасно! Тогда начнём готовиться к новой должности уже сегодня. Вам следует составить список литераторов, тех, кто усиленно поддерживал большевиков и эсеров, и выяснить, где они сейчас живут. После чего передать список мне и в Бюро особых поручений. Прежде всего, там должны оказаться Максим Горький и Владимир Маяковский. Желательно ещё узнать все адреса подпольных типографий. Всех их накроет Бюро. Вы готовы этим заняться?
— Всенепременно.
— Ну, что же, деньги у вас есть, осталось получить к этому власть. Вы сможете найти людей в свою команду?
— Сколько угодно.
— Замечательно! Тогда дерзайте, жду от вас результатов.
Апоксин, непрерывно кланяясь, дошёл до двери, быстро обернулся, пнул её чуть ли не носом и, на ходу надевая котелок, выбежал из кабинета.
А Керенский уже звонил в Бюро.
— Евгений Константинович, в скором времени некто Модест Апоксин передаст вам список литераторов, сочувствующих левым революционерам, вы там перешерстите их досконально. Дураков предупредите, показав им тюремный карцер, умных нужно перетянуть на свою сторону, а всех остальных посадить. И нужно, как можно быстрее, арестовать Горького и отправить его в самый сопливый, то есть холодный каземат Петропавловки. Он парень простой, из низов, пусть привыкает к скотской жизни, певец свободы…
Ещё есть некто Владимир Маяковский, его нужно напугать, чтобы он бежал в Финляндию. Да, сажать не надо, убивать тоже. Пусть он у финнов достаёт из широких штанин. Что? Это юмор у меня такой. Да, он непонятный, что поделать, захлёстывает иногда. Вы поняли. Прекрасно! Звоните!
А вечером Керенский принимал у себя бывших черносотенных деятелей: Булацеля, Никольского и Меньшикова.
— Господа, как идут дела с вашей Российской крестьянской партией?
— Скорее плохо, чем хорошо, но всё же, что-то начинает получаться, — вздохнул Булацель.
— Хорошо, но я предлагаю вам переехать в город Орёл или в Тулу и уже там непосредственно расширяться. В Петрограде нет крестьян, да и вокруг их тоже не то, чтобы много. Вы должны работать в сельскохозяйственных губерниях. Орловской, Курской, Воронежской, Белгородской и других, расширяясь и на юг, и на восток. Мы должны максимально рассказывать и объяснять свою позицию и всегда ратовать за спасение Отчизны. По стране пробежала волна атеизма, но она неровная и рваная. Где смогла найти дыру, туда и прорвалась, вам же предстоит упирать на православие и семейные ценности. Я надеюсь на вас.
— Боюсь, вы слишком много возлагаете на нас надежд, — сказал Никольский.
— Ничуть, — прищурился Керенский. — Всё получится, если вы будете твердо знать, что если мы не победим, то погибнем. Никто ни вас, ни меня не пощадит, вы даже не представляете, с чем вам придётся столкнуться. Я, к сожалению, тоже не всё понимаю, и потому вы должны приложить все силы для просвещения огромной массы крестьян, это очень необходимо. Не жалейте ни себя, ни других в продвижении своей цели, иначе будет поздно.
— Мы всё это понимаем и предупреждали об этом со страниц газет ещё десять лет назад.
— Что же, тогда прошу всех вас посетить императора, после чего господин Меньшиков опубликует в своей газете дарственную императора на свою землю в пользу государства. Кроме этого, он объявит в своём послании, что вся земля должна управляться государством, а не частными лицами. А мы закрепим это своим указом, но с отсрочкой для тех, кто владеет ею в порядке частной собственности на время войны и первых пяти лет после неё. Дальнейшее решение о выкупах и остальном распоряжении уже примет Учредительное собрание или новое правительство. Не будем заглядывать так далеко.
— Неожиданное решение, весьма неожиданное. Последствия его очень трудно будет просчитать, но возможно, что оно и правильное, — удивлённо покачал головой Павел Булацель. — И вы собираетесь допустить нас до императора?
— А почему нет?! Это в его интересах и в моих тоже. Власть ему больше никогда не вернуть, а семью он спасти может только в том случае, если я смогу оставаться и дальше у власти. Пусть ненадолго, но этого времени России должно хватить для того, чтобы закончить войну и восстановиться после хаоса революции.
— Благодарим вас за доверие и возможность повидаться с Романовым.
— Не стоит, — Керенский пожал всем троим руки и проводил из кабинета.
Саша Керенский, продукт двадцать первого века, имел намного меньше знаний по истории и общественным наукам, чем Александр Керенский, продукт культуры начала двадцатого века. В то же время, обладая после знанием (в меньшей степени), логикой и разносторонними знаниями XXI века (в большей степени), он мог сразу разложить по полочкам всю составляющую управления государством.