У меня вырвался тяжелый вздох. Вот, еще кому-то не повезло угодить в лапы революционного правосудия. Ордер был пока не подписан, но за этим, я уверена была, дело не станет, и тогда за каким-то беднягой придут, а он, может быть, был виновен лишь в том, что как-то неосторожно обронил: вот, мол, при старом режиме сахар было достать легче, чем сейчас. И теперь его ждет гильотина - по новому закону его объявят врагом народа и не дадут даже шанса оправдаться перед трибуналом…
И тут я ощутила, будто кто-то с силой ударил меня под дых, разом выбивая из легких весь воздух. Весь мир съежился до замелькавших у меня перед глазами черных точек, а с языка сорвалось звучное и сочное, но от того не менее безнадежное ругательство. Мне было отчего прийти в такое состояние, ибо в чертовой бумаге, обрекавшей человека на смерть, черным по белому было написано мое имя.
Ноги совсем перестали меня держать, и, не подвернись мне кресло, я упала бы на пол там же, где стояла. Вот и все. Все кончено. Недаром я думала, что даже терпению Робеспьера, как и моей ненависти к нему, где-то положен предел. Сегодня я воочию узрела границы и того, и другого.
Голоса, доносившиеся снизу, не смолкали, я услышала звонкий смех Норы, но ко мне все это больше не имело никакого отношения. Одна-единственная бумага выдернула меня из жизни и отбросила прочь, оставив там задыхаться, как мелкую рыбешку. Я была живым трупом. Я была пустотой.
Последняя мысль должна была сломить меня, но отчего-то придала мне безумных в своем последнем порыве сил. Я не буду собой, если позволю схватить меня так просто. Я не буду сидеть, сложа руки, дожидаясь, пока меня препроводят в тюрьму, а оттуда - на эшафот. Я буду пытаться спасти свою жизнь до последнего, бороться и защищаться, даже если это невозможно.
Схватив ордер, я метнулась из кабинета к себе. Дверь не стала закрывать - зачем? Совсем скоро эта комната, долгое время служившая мне приютом, опустеет навсегда, и чем позже Робеспьер поймет, что добыча ускользнула, тем лучше - у меня будет достаточно форы, чтобы выбраться из Парижа, а там пусть попробуют поискать меня на бесконечных французских дорогах. Куда отправиться? Над этим я даже не думала - пора навестить историческую Родину, через каких-то два года у власти там окажется тот, кого я знаю, кого смогу убедить в своей правоте, у кого смогу попросить защиты. Как много людей говорили, что он безумен, но все они были одинаково неправы, потому что настоящий безумец все это время жил со мной под одной крышей.
Чемодана у меня не было, поэтому взять с собой вещи представлялось невозможным. Пришлось ограничиться деньгами и документами - не так давно я уже делала все это, но тогда побег окончился неудачей, а меня спасло только чудо. Оно же, как я надеялась, поможет мне и в этот раз ускользнуть незамеченной.
- Куда вы собираетесь так поздно, Натали? - раздался за моей спиной севший, надтреснутый, но от того не менее узнаваемый голос.
Великому Мастеру ложи на вид было больше шестидесяти, но двигался и говорил он бодро, как двадцатилетний, в его голосе не было слышно старческого утомления, и в первую секунду, еще не увидев его лица, Анжела и вовсе подумала, что говорит с ровесником.
- Итак, - он пытливо посмотрел на нее; в его темных глазах отражался свет свечей, почему-то делая их похожими на кошачьи, - что нового?
- Сегодня Робеспьер покинул Комитет, - ничего не выражающим тоном отчиталась Энжи. - Говорят, Бийо-Варенн назвал его контрреволюционером.
- Не самые осторожные слова, - Великий Мастер покачал головой. - А что остальные? Не высказывались в чью-либо поддержку?
- Нет, - молвила Анжела с неприязнью. - Они молчали.
“Трусы”, - стукнуло в ее голове. Кем бы ни был Робеспьер, вся эта шваль, которая крутится вокруг него - много хуже. Они похожи на падальщиков, ждут, когда лев свалится, чтобы можно было заживо разорвать его на кусочки. Когда осудили Дантона, они слово боялись сказать, а когда будут судить Робеспьера - заорут громче всех. Наиболее мерзко было то, что многие из них - преданные и почтенные члены братства. Может, они и вовсе не стали бы ничего предпринимать, не появись Энжи со своей учебной миссией.
- Ну что ж, все идет неплохо, - кивнул Великий Мастер и вдруг поднялся с кресла в котором сидел, отошел к окну. Неровный свет фонаря очертил его грузный силуэт. - Жаль, конечно, что такой талантливый человек не пожелал присоединиться к нам.
- Вы находите его талантливым? - почтительно осведомилась Анжела, не шевелясь. Великий Мастер добродушно усмехнулся.
- Один мой друг… да, у меня тоже были друзья, представьте себе… встречался с ним. Дело было давно, Робеспьер был совсем молод, вчерашний студент, но на моего друга он произвел неизгладимое впечатление.
- Даже так? - из чистой вежливости уточнила Анжела. На нее саму Робеспьер не произвел вообще никакого особенного впечатления. Он казался обычным человеком, уставшим и нуждающимся в отдыхе, только и всего. Энжи, по правде говоря, плохо представляла себе, как этот персонаж смог подчинить своей воле всю страну и войти в историю под ярлыком одного из самых кровожадных тиранов. Какой из него тиран? Ему бы розы выращивать, а не лезть во всю эту дрянь…
- Да-да, - проговорил Великий Мастер с оттенком мечтательности, - мой друг потом в письме изливал мне свои восторги по его поводу. Жаль, что вскоре после этого он умер. И жаль, что Робеспьеру придется умереть. Но с этим ни я, ни вы ничего не сможете поделать. Bisogna morire.
- Что? - последних его слов Энжи не поняла. Великий Мастер вновь рассмеялся.
- Все время забываю, что вы - совсем другое поколение. Это строчка из песни, чрезвычайно популярной во времена моей юности. “Всем придется умереть”.
- Не очень-то оптимистично, - вздохнула Энжи. Великий Мастер покивал:
- Согласен с вами. Но песня эта неправа в корне. Тому, кто достигнет вечности, умирать не придется.
- Я знаю, - сказала она, пожалуй, чрезмерно дерзко, и тут же поспешила уточнить, - мэтр говорил мне.
Великий Мастер сделал шаг к ней, и свечи выхватили из темноты его широкую, многообещающую улыбку.
- У вас хороший учитель. Не разочаруйте его.
- Я знаю, - повторила она. - Я постараюсь.
Неизвестно к чему разразившись тихим смехом, Великий Мастер коротким жестом ее отпустил. Его кабинет Анжела покинула, вздыхая от облегчения - пусть Мастер и говорит с ней тепло, почти как с равной, и ни разу не сказал ничего дурного в ее адрес, от каждой беседы с ним у нее неизменно оставался неприятный осадок. По лестнице, ведущей вниз, она почти сбежала и, выскочив на улицу, с потаенной радостью сделала пару глубоких вдохов. Заволокшая Париж жара к вечеру рассосалась, и не без удовольствия Анжела купалась в наступившей прохладе.
- Прекрасный вечер, не находите?
Этот голос, в сочетании с терпким запахом фруктового табака, мог принадлежать только одному человеку - тому, кого упоминала Энжи сегодня в беседе с Великим Мастером. Бийо-Варенн, как всегда со своей неизменной трубкой, вышел из тени каменной арки и остановился в нескольких шагах от девушки.
- Нахожу, - сказала она рублено. - А вы что тут делаете? У вас тоже аудиенция?
Бийо щелкнул крышкой часов - невероятно красивых, золотых, с эмблемой братства на крышке. Энжи дала себе слово, что, когда вернется в родную эпоху, купит себе такие же.
- Вовсе нет. Я просто прогуливался. Люблю подышать свежим воздухом, знаете ли. Может, хотите составить компанию?
“И ты туда же”, - подумала Анжела, но эта мысль отчего-то вызвала у нее не раздражение, а смех. Наверное, что-то особенное было в этом вечере - все в нем шло не так, как всегда.
- Знаете, я уже отвергла, наверное, сотню таких предложений, - сказала она, не пытаясь скрыть улыбки. Бийо пожал плечами.
- Может, сто первое попадет точно в цель?
Чем он отличался от других - по нему ни черта не понятно было, то ли он флиртует, то ли притворяется, что флиртует, то ли не притворяется, и ему правда просто нужна компания. Ну, по крайней мере, это было интереснее, чем дурацкие приставания его дружка Колло д’Эрбуа, чьи намерения можно было угадать с первого взгляда.