В кафе людей почти не было, только двое мужчин за столиком в углу допивали кофе да какая-то девица, сидящая у окна, копалась в ноутбуке. Я опустилась на первый подвернувшийся стул, и ко мне тут же подбежал официант.
- Желаете завтрак, мадемуазель?
- Нет, - я покачала головой в ответ на протянутое меню. - Принесите мне пива. Большую бутылку.
Официант посмотрел на меня с таким видом, с каким верующий, наверное, смотрит на того, кто заявляет, что Бога нет. В его напрочь профранцуженных мозгах явно не укладывалось, что кто-то с утра может в качестве завтрака употреблять пиво, а не кофе с выпечкой, и на лице его отразилось такое отчаяние, что я немного смягчилась и решила помочь бедняге:
- И круассан. А лучше два.
Все еще не отойдя от шока, парень удалился к стойке, а я тоскливо подперла ладонью щеку и бесцветно уставилась за окно. Утро только начиналось, даже вездесущие туристы не успели повылезать изо всех щелей, поэтому людей на улице было удивительно мало, и наблюдать было особенно не за чем. Разве что за тем, как женщина через дорогу поднимает тяжелые железные занавески в своей лавочке.
- Пожалуйста, мадемуазель, - все еще поглядывая на меня, как на безумную, официант поставил передо мной бутылку какой-то местной французской бурды. Проигнорировав стакан, я тут же схватила бутылку и, жадно присосавшись к горлышку, осушила залпом почти половину. Пенная, горьковатая, с легким привкусом хмеля жидкость показалась мне воистину водой жизни.
- Простите, - наверное, с таким ужасом официант бы не смотрел даже на Усаму Бин-Ладена, - вы русская?
- Ага, - кивнула я и сделала еще один гигантский глоток. Наверное, тем самым я забила еще один гвоздь в гроб национальной идеи, но меня это нисколько не волновало - внутренности, которые будто высушило изнутри, начали оживать и медленно возвращаться к нормальному состоянию. Спустя пять минут я даже ощутила, что круассаны будут совсем не лишними, а еще я бы не отказалась от чего-нибудь посущественнее вроде пиццы, но для этого придется ждать времени обеда. Иначе этого милого парня в фартуке точно удар хватит.
Но спустя десять минут я даже обрадовалась, что не стала заказывать ничего посущественнее. Судя по тому, какую цену мне заломили за несчастное пиво и пару булок, если б я заказала пресловутую пиццу, то осталась бы банкротом.
- Послушайте, - протянула я недовольно, выкладывая на блюдце со счетом требуемую сумму, - у вас тут что, Жак Ширак был завсегдатаем?
Парень скорчил презрительную мину.
- Нет, мадемуазель. Этому кафе больше двухсот лет. Когда-то здесь собирались герои-революционеры. Может, именно на этом месте, где вы сидите, когда-то сидел Робеспьер…
Имя человека, которым часто любит ругаться мой редактор, парень произнес с плохо скрываемым благоговением. Я была не настроена его разделять - все, что я урывками слышала о Робеспьере, свидетельствовало лишь о том, что этот парень был маньяком вроде Гитлера и меньше всего заслуживал почитания. Хотя у Гитлера и сейчас находятся поклонники, с чего бы у Робеспьера им не быть?
- За такие цены он бы вас точно запихнул на гильотину, - все-таки не удержалась я и, жалея о зря потраченных деньгах, ушла.
На пути домой я попыталась было позвонить хозяину квартиры, но три звонка ушли в никуда, а четвертый и вовсе уткнулся в “Абонент временно недоступен”. Начиная раздражаться, я отправила старикану гневное смс с требованием объяснить, что за мистика творится в его квартире, и поднялась к себе.
Из кладовой все еще не доносилось ни звука, но я поймала себя на том, что отвлекаюсь даже от переписки с друзьями и боюсь вставить себе в уши наушники - а все из-за того, что напряженно прислушиваюсь к каждому шороху. Это, пожалуй, было последней каплей. Я никогда не отличалась стремлением лезть в закрытые двери, особенно в те из них, что заперты на амбарные замки, но из-за этого чертова стука весь мой учебный отдых, как я его называла, грозил полететь псу под хвост.
Ближайшая лавка с инструментами нашлась через квартал, и я потратила целое состояние на плоскогубцы, какое-то подобие лома и даже маленький топорик. О том, что будет, если старикан выкатит мне счет за сломанную дверь, я думала почти мечтательно, представляя себе, как просто-напросто размажу его по стене. К себе я вернулась, почти воровато пряча покупки под пальто и, даже не удосужившись переобуться, метнулась сразу к двери.
Сейчас я понимаю, что эта спешка спасла мне жизнь. Потрать я пару секунд на то, чтобы хотя бы выложить из кармана джинсов айфон - и мне можно было бы давать премию Дарвина за самую нелепую смерть.
Замок долго не подавался. Плоскогубцы лишь беспомощно скрежетали о металл, лом и вовсе едва не переломился надвое, когда я попыталась выворотить из двери ручку. Оставалось последнее средство, и я, чувствуя себя Раскольниковым, схватилась за топор.
Если опустить то, какой глупостью была сама по себе попытка вломиться в наглухо запертую дверь, то мысль использовать топор оказалась верной. К сожалению, у меня никогда не было особенной силы в руках, и поэтому срубить замок, как в кино, с одного удара, не вышло - мне потребовалось не меньше пяти-шести. Зато спустя несколько минут упорного труда я издала радостный вопль: жалобно скрипнув, будто давая мне последнее напутствие перед смертью, замок повис на сломанной петле.
- Вот и все, - удовлетворенно заметила я, откладывая инструмент в сторону. - Сейчас я все и узнаю…
Конечно, я и мысли не допускала, что в кладовой может жить какая-то реальная нечисть. Все, к чему я стремилась - найти совершенно реальное объяснение вчерашнему стуку, на этом успокоиться и вернуться к переписке со Светой.
Неужели ничто не могло меня задержать? Ни одно, даже самое мелкое предчувствие не заставило меня остановиться и подумать хоть на секунду: наоборот, меня преисполняло ощущение, что я делаю все совершенно правильно. Поэтому я, ничуть не сомневаясь, включила фонарик на айфоне и шагнула в пропахшую застарелой пылью, неестественно темную кладовку.
На миг мне показалось, что я оступилась и куда-то падаю - желудок и сердце обратились в сплошной ледяной ком, а ноги на секунду утратили опору, будто за дверью кладовой находилась какая-то бездонная пропасть. Но тут же в ноздри мне залетел гигантский комок пыли, я звонко чихнула и поняла, что все это просто какой-то странный глюк, и я вполне крепко стою на ногах, только входная дверь почему-то сама по себе закрылась за моей спиной.
Уже тогда стоило, конечно, насторожиться. А я, как всегда, не придала этому большого значения и принялась внимательно изучать содержимое кладовой, пытаясь найти, что могло бы издавать те странные звуки.
Поиски мои не увенчались успехом. Помещение было забито кучей всяких вещей, преимущественно каким-то старьем (внушительные металлические подсвечники явно были ровесниками того самого кафе, где меня так бесцеремонно ограбили с утра пораньше), нашлись там даже связки чего-то по виду съедобного, в чем я спустя пару секунд озадаченного разглядывания признала сушеный лук. Но решительно ничего, что могло бы стучать, мне обнаружить не удалось. Даже ни одна мелкая крыса не проскользнула у меня под ногами, и я, все больше преисполняясь мыслью, что мне все это просто-напросто почудилось, пошла на выход.
Тут впору было устраивать обратный отсчет. “До окончания нормальной жизни осталось 3… 2… 1…”.
Единственное, чему я успела удивиться - кто успел за две минуты, что я провела в кладовке, проникнуть в мою квартиру, снести перегородку, отделявшую подобие прихожей от спальни, а также содрать со стен обои и выкрасить их в какой-то кошмарный красноватый цвет. А потом я резко утратила способность чему-то удивляться, потому на меня обрушился и оглушил пронзительный женский визг.
Орала женщина, застывшая на выходе из кухни, орала так, что у меня заложило уши. Ощущая себя так, будто меня ударили по затылку чем-то тяжелым, я отступила и зажмурилась, но тут вопль оборвался, и ему на смену явился исполненный праведного гнева густой мужской бас: