- Ну да, я…
- Хм, - служащий дописал еще что-то на листке и вдруг отрывисто скомандовал, - обыщи-ка ее.
Луи, кажется, только этого и ждал: нехорошо улыбаясь, он сделал шаг ко мне, протягивая свои огромные лапищи. Сама не своя от страха, я шарахнулась в сторону, едва не снеся и без того хлипкий стол, и завопила изо всех скромных остатков своих сил:
- Не надо! Я сама все покажу!
И, не дожидаясь, пока Луи преодолеет разделявшее нас расстояние, вывалила на стол перед писарем все, что смогла при себе найти: две ручки из нагрудного кармана кардигана, едва початую пачку сигарет с зажигалкой и айфон. Последний вызвал у служащего наибольший интерес: осторожно взяв его двумя пальцами, мужчина повертел его в руке, и вдруг его глаза загорелись так, будто он увидел перед собой какое-то не имеющее цены сокровище.
- Луи! - разом взбодрившись, он поманил приятеля к столу. - Посмотри на это!
Я, испытывая почти физическую боль от того, что мой телефон лапают какие-то незнакомые люди, с нарастающим изумлением наблюдала, как на лицах этих двоих появляется почти одинаковое выражение презрительного отвращения, будто не айфон они держали, а какую-то скользкую гадину.
- Вот это поворот, - выдал Луи, оборачиваясь на меня. - Англичанка!
Такого обвинения я, признаться, не ожидала. Даже с тем, что меня обвиняют в краже лука, я умудрилась худо-бедно смириться и приготовилась защищаться, но на это восклицание ответить мне было нечем. И было в тоне Луи что-то такое, отчего у меня подкосились ноги.
- Да ты крупную рыбу поймал! - воскликнул писарь, откладывая айфон и принимаясь с энтузиазмом водить пером по бумаге. - В камеру ее!
- Ч-ч-что? - хрипло спросила я, почувствовав, что меня снова хватают за локти, и рванулась в заранее обреченной на провал попытке освободиться. - Да что происхо…
- Заткнись, - почти добродушно посоветовал мне Луи. - Болтать теперь будешь с гражданином обвинителем!
- С кем?..
И тут писарь, отвлекшись от письма, заявил такое, отчего у меня все внутри разом заледенело, а перед глазами запрыгали мелкие темные мушки:
- Да тут дело пахнет гильотиной, скажу я тебе, Луи!
- А меня наградят? - ответ державшего меня мужчины я слышала, будто сквозь шипящие помехи. “Это не я. Это происходит не со мной”. Но и эта мысль казалась какой-то размытой, маячащей где-то в дальнем краю сознания, и на роль спасательного круга больше не годилась и подавно. Больше я ничего не осознавала: ни того, как меня тащили по душному коридору, ни того, как меня запихнули в какое-то тесное, пропитанное вонью множества тел помещение. А потом, кажется, спасительный обморок все-таки накрыл мое сознание непроглядной темной пеленой.
Вечером того же дня в саду Тюильри медленно прогуливались двое мужчин, каждого из которых можно было назвать полной противоположностью другого: грузный и неповоротливый толстяк с изъеденным оспой широким лицом, густой голос которого разносился по всей аллее, несмотря на то, что его обладатель явно старался говорить тише, и тонкий, бледный, напряженный, как натянутая струна его собеседник, который за все время их довольно продолжительного разговора почти не раскрывал рта.
- Создание Революционного трибунала пойдет нам только на пользу, - убежденно говорил толстяк, распинывая во все стороны подворачившиеся ему под ноги мелкие камушки. Его спутник чуть заметно поморщился, когда один, самый острый, прилетел ему в щиколотку. - Фор отказался, ну и пусть его, Фукье прекрасно справится…
- В этом я не сомневаюсь, - вкрадчиво заметил второй, раскрошив между пальцами мелкий кусок сырой, ноздреватой булки и протянув руку; на раскрытую ладонь тут же приземлилась пара воробьев. - Но я хочу быть уверенным, что трибунал будет служить интересам революции, а не… несознательных граждан, решивших таким образом избавиться от тех, кто мешает их обогащению.
Во взгляде, который метнул на него толстяк, прорезалось на миг что-то угрожающе свирепое.
- У тебя есть повод сомневаться в этом, Максим?
- Пока что нет, - не меняя тона, ответил тот. - Но ты же знаешь, меньше всего я хочу бессмысленного кровопролития, и тем более - казни невиновных.
- Ты говоришь так, будто я сплю и вижу, как бы срубить побольше голов.
- Вовсе нет. Я говорю тебе об этом, потому что знаю - ты меня поддержишь.
Задорно чирикнув, воробьи сорвались с руки Максима и исчезли среди спутанных веток деревьев, окружавших аллею.
- Я не меньше тебя знаю, что трибунал необходим нам, - продолжил он, почти останавливаясь. - Но я боюсь, чтобы то, что мы создали для защиты свободы, не послужило в конце концов ее гибели…
- Оставь это, - фыркнул толстяк, награждая пинком очередной камень. - Фукье сегодня вступил в должность. Хочешь - съезди и погляди, как он работает. А то я тебя знаю, ты же не отстанешь…
Максим недолго молчал, глядя на дорогу прямо перед собой и о чем-то сосредоточенно размышляя. Налетевший порыв сырого мартовского ветра заставил его поежиться.
- Наверное, ты прав, - наконец признал он. - Я к нему сегодня загляну… просто чтобы убедиться.
- Вот-вот, а то клюешь мозги, точно твои пичуги, - прогудел толстяк и ускорил шаг, да так, что его тщедушный спутник еле за ним поспевал. Где-то вдалеке слабо громыхнуло, и с неба начал моросить мелкий хлесткий дождь.
========== Глава 3. Рука помощи ==========
Кто-то тронул меня за щеку, затем за подбородок. Я неловко тряхнула головой, стараясь избежать прикосновения, и почувствовала, что сознание постепенно возвращается ко мне.
- Гляди, Жаннет, - донесся до меня сиплый женский голос, - а она хорошенькая.
Наверное, мне могли бы прийтись по душе подобные лестные замечания о моей внешности, но тут мне в нос ударила ужасная вонь - смесь запаха пота и канализации, - и я чуть вторично не лишилась чувств. От кого-то добросердечного не укрылось мое скверное состояние, и спустя секунду мне в лицо выплеснули немного прохладной, но пахнущей затхлой тиной воды. Я такого не ожидала и, резко открыв глаза, приподнялась.
Нет, это был не сон и не кошмар - я действительно была в тюремной камере. Узкое, почти лишенное света помещение было полностью заполнено людьми, причем исключительно женщинами, на род занятий многих из которых красноречиво указывали густо размалеванные лица и чрезмерно, пожалуй, короткие для этого времени юбки. Может, в моем веке такой наряд не вызвал ни у кого неприличных ассоциаций, но для этого… а в какое время, собственно, мне не посчастливилось угодить?
- Умоляю, - я с трудом разлепила спекшиеся губы и заговорила дрожащим голосом, - умоляю, скажите, какой сейчас год?
Женщина, стоявшая ко мне ближе всех (с ее сложенных пригоршней ладоней капала вода, значит, это она решила привести меня в чувство) распахнула прозрачные, коровьи глаза в немом изумлении. Кто-то за ее спиной тихо присвистнул, но ответа я так и не дождалась.
- Нет, - заставляя себя вспоминать слова, попыталась протестовать я, - нет, не думайте, я не пьяна, я не сумасшедшая, просто…
- Видать, головой ударилась, - сочувственно проговорила одна из баб, выглядевшая скромнее всех присутствующих. Я хотела разубедить ее в этом, но отголоски обморока и кошмарный запах, царящий в камере, мешали думать. Не без усилий я приподнялась с жесткого тюфяка, на которой кто-то успел заботливо меня уложить, пока я валялась в отключке, и тоскливо огляделась по сторонам, но ни следа понимания ни в одном из лиц не нашла. Кто-то смотрел на меня сочувственно, кто-то - с явной опаской, но сегодняшнюю дату подруги по несчастью сообщать не торопились.
- Ладно, - я решила зайти с другого конца, - какое сегодня число?
- Четырнадцатое марта, - сразу ответил кто-то, и снова воцарилось молчание. Я потерла макушку - под черепом начала разливаться немилосердная гудящая боль.
- А год? - и снова мне никто не ответил, и я добавила в голос мольбы. - Кто-нибудь, скажите год, пожалуйста!
На сей раз в окружившем меня пестром стаде нашлась одна смелая.