— Как дела, Шмерцкопф? — спросил Конноли, подойдя к столу главного механика.
— У меня в порядке. Не знаю, как у вас. — Инженер-полковник ехидно улыбнулся.
Конноли сделал вид, что не замечает улыбки Шмерцкопфа.
— У нас тоже в порядке. А для верности придется сейчас провести небольшую операцию.
Он окинул взглядом машины, установленные на бетонных подушках. Да, техника не откажет. Она надежнее людей. Каждому их этих стальных чудовищ повинуются полностью зависящие от него агрегаты, разбросанные по всей обширной территории Подземного города.
Шмерцкопф угадал мысли своего начальника.
— Совершенно верно, — с кривой усмешкой сказал он. — У машины нет того, что мешает человеку быть послушным и исполнительным: нет мозга, нервной системы… Я, знаете, герр Крайц, мечтаю о таком времени, когда все будут делать не люди, а машины…
— Чепуха! — бросил сквозь сжатые зубы Конноли. — Разве можно сравнить удовлетворение, испытываемое человеком от сознания своего превосходства над другими людьми, с ощущениями, получаемыми от покорности этого металлического урода? Я организатор, я руководитель! Люди подчиняются мне в первую очередь, машины — во вторую…
— Это слишком примитивно, — ответил инженер. При этом он стал раскуривать сигару, и Конноли не решился сделать ему замечание… О, посмей кто-нибудь закурить в машинном зале в те дни, когда все здесь принадлежало третьему райху!
— Почему примитивно?
— Да очень просто. С помощью машин вы будете создавать ценности, в которых остро нуждаются люди. Они не могут жить без этих ценностей. Значит, они целиком и полностью будут зависеть от вас. Вот и получайте свое удовлетворение в любых дозах, вплоть до прямого управления судьбами народов… Нужно только позаботиться, чтобы машины принадлежали избранным, а остальным предоставить полную свободу, но лишить их права владеть машинами, даже если они сами их построили… В этом, как видите, все дело.
— Вы несете несусветную ерунду, мой дорогой Шмерцкопф. В двадцатом веке вы снова изобретаете швейную машину… Впрочем, отложим дискуссию на другое время, а сейчас будем действовать. Восстание еще не ликвидировано.
Конноли придвинул к себе микрофон, стоявший на столе Шмерцкопфа, и тот вынужден был уступить ему стул. Комендант задумался на минуту, потом ровным, размеренным голосом начал:
— Внимание! Внимание! Внимание! Говорит комендант Подземного города. Я объявляю: всякий, кто в течение ближайшего получаса не вернется в свою камеру, будет уничтожен. То же постигнет всякого, кто оставит при себе оружие. Особенно мучительной смерти будут преданы те, кто нанесет побои или убьет солдата охраны, а также зачинщики или лица, которые не пожелают выдать зачинщиков. Чтобы вы убедились в реальности предупреждения, сейчас будет взорван подводный выход. Вы будете окончательно заперты в Подземном городе, и ваша жизнь полностью останется в моей власти. Я прикажу остановить работу насосов, — и вы утонете, как чумные крысы. Я прикажу остановить работу вентиляторов, — и вы задохнетесь через полчаса. Я не дам вам пищи, — и вы умрете от голода. Меня же достать вы не можете. Управление всеми жизненными центрами Подземного города остается в моих руках. Три факела в стволе будут означать беспрекословное повиновение. Тогда будет спущена площадка, на которую вы сложите все захваченное оружие. Попытка овладеть подъемником приведет только к гибели тех, кто — на это отважится. Подъемник остановится между штреками, и захватчики будут сметены пулеметным огнем сверху. Итак, полчаса на выполнение моего приказа — потом смерть тем, кто не подчинится.
Едва Конноли выключил микрофон, инженер Шмерцкопф зашипел у него над ухом, как рассвирепевший гусак:
— Что вы сделали? Зачем вы напомнили им о подводном выходе? Они теперь бросятся туда!
— Вы что же думаете — я шучу? Подводный выход и подъемник будут сейчас взорваны. Это решено. Нам нетрудно позднее построить новый подъемник. А сейчас он абсолютно ни к чему. Тем более, что его могут захватить бунтовщики.
Конноли поднял руку к пульту. Там, среди десятков кнопок, выключателей и рубильников, выделялись помещенные рядом два рубильника: один — с черной рукояткой, другой — с красной. Под обоими были нарисованы черепа. Черно-красная стрелка, переходящая в молнию, наискось пересекала пульт.
— Остановитесь! — воскликнул Шмерцкопф, хватая коменданта за руку. — Мы сами себя замуруем навеки!