Чарлей Гастингс имел в кабинете своего самолета конфиденциальную беседу с генералом Гробзом. Генерал не узнавал веселого циника… Куда девалось мудрое спокойствие марабу? Перед генералом сидел взбешенный, близкий к помешательству человек.
— Теперь никакие фокусы не выйдут. Везите этих пленных прямо в Монию. Я позабочусь о встрече… Не в Кардию, а в Монию!
— Но ведь это зараза! — возмутился генерал.
— Действуйте! Ответственность я беру на себя.
— Проклятые большевики! — это было все, чем генерал мог отвести душу.
В это время заговорил репродуктор:
— Советская экспедиция приглашает всех желающих присутствовать при погребении останков русского моряка капитана Родионова, открывшего этот остров более ста лет тому назад.
— Пойдем послушаем, — сказал генерал.
— Пожалуй! — согласился Гастингс. — Интересно, как это русские открывали здешние края.
Похороны Родионова
На берегу из камня соорудили трехметровый гурий. На высоте человеческого роста в него вделана прямоугольная пластинка из нержавеющей стали, на которой Надя тщательно выгравировала:
«Здесь покоится прах русского моряка, капитана китобойного судна «Надежда» Григория Родионова, открывшего этот берег в 1825 году и умершего в 1827 году вместе со всей командой.
Иринин, Рыбников и Федоров заканчивали цементирование памятной доски, когда вокруг гурия начали собираться толпы освобожденных. Пришли также монийские солдаты из экипажей самолетов. Даже арестованные охранники Подземного города толпились вдали: по-видимому, конвойные перевели их поближе, чтобы самим хоть издали наблюдать церемонию.
От «Светолета» отделилась небольшая группа: приближались Солнцевы — отец, сын и Надя. У машин маячила лишь внушительная фигура Гарри, оставшегося их охранять.
Тысячи глаз устремились навстречу Солнцевым. Гастингс скривил синие губы и чуть толкнул локтем генерала:
— Берите, генерал, урок квалифицированной пропаганды… Сейчас начнется.
— Да, это они умеют.
Но никаких речей не было. Русские молча склонили свои головы перед прахом земляка, и в этом было много скорби и достоинства. Точно по команде, все присутствующие обнажили головы. Лишь Гастингс и генерал Гробз остались в шапках.
В торжественной тишине прошло несколько минут. Наконец, русские подняли головы. Загремели выстрелы из винтовок и автоматов. Моро, выстроив в две шеренги отряд освобожденных, громко командовал:
— Рота, пли! Пли! Пли!
Дружные залпы следовали один за другим.
Надя укрепила красный флаг СССР на вершине гурия. Народ стал расходиться. Освобожденные долго оглядывались на флаг, полыхавший ярким пламенем на фоне ледкика.
Экипаж «Светолета» занялся приготовлениями к отлету. В это время ко Льву подошел Симху-Упач. Он церемонно поклонился.
— Простите, господин, я не знал, что вы — русский. Русские всем помогают, помогите и моему племени. Мы хотели жить сами: что добудем, то наше. Пусть хуже, но без хозяев — сами себе господа. Я жил долго среди белых, не думайте. Я вернулся к своим, и они сказали: «Надо уйти подальше от этих страшных людей и их порядков: прирученных молний, огненной воды, железных собак и других гибельных вещей». Но чем дальше, тем труднее становилось. И вот от нескольких тысяч человек племени осталось только пятьдесят. Нам, добрый господин, нечем жить, нечем кормиться. Охота становится все хуже: зверя уничтожают военные. А они всюду. И мы тоже стали как звери — день и ночь ищем пищу и не находим. В этом году совсем худо. Запоздали мы, дороги нет и, на наше несчастье, мы подобрали того белого, которого на ваших глазах растерзали другие белые. Он заслужил свою смерть. Это был очень нехороший человек. Он разорил наше племя, загнал собак. Обещал здесь за все заплатить, кормить обещал. И вот рыжего господина нет, у нас собак нет, и племя мое обречено на гибель… Рыжий господин разорил наследие наших предков, взял с могильника мамонтовые и моржовые бивни. Теперь, по распутице, эскимосы тащат где-то эти бивни, а провизии у них не было еще три дня тому назад. Я прошу вас, могучий русский человек из страны Советов, спасите от смерти остатки племени. Возьмите нас в свою счастливую страну. Здесь нам нет жизни.