– Я сказала ему, что не смогу тебя больше видеть, неважно, виновен ты или нет. Он рассердился, сказал, что это мелодрама, что я ухожу от ответственности. Мне даже показалось, что он опять меня ударит! Но он, наоборот, успокоился – он даже занялся со мной любовью – и объяснил мне, что, если мы вообще собираемся из этой передряги выпутываться, надо быть предельно осторожными и не позволять себе выдумывать какие-то версии, которые помешают нам смотреть фактам в лицо. Самое лучшее, что мы можем сделать, это брать и брать факты приступом, чем чаще, тем лучше, и плевать на синяки и шишки. Он сказал, что на данный момент мы потерпели поражение, и единственный шанс хоть что-то спасти, это ни на минуту не оставлять проблему. Я сказала ему: еще несколько дней такой жизни, и я умру, а он говорит: я, может быть, тоже, но другого пути нет. Ты, наверное, и это находишь нелепым, ведь правда?
– Точка зрения отсутствует, – сказал я, имея в виду множественность точек зрения.
– Чего сейчас никак нельзя делать, считает он, так это терять тебя из виду или дать тебе потерять из виду нас. Поэтому он меня сюда и привез. Отказ видеться с тобой – уход от темы.
– Что ж, я чертовски рад тебя видеть, но, должен сказать, я всей душой за то, чтобы вообще не затрагивать тем, которые, с одной стороны, причиняют боль, а с другой – рождают вопросы без ответов. А ты – нет?
Она – да, вся как есть, это было видно невооруженным глазом.
– Нет, – решительно сказала она. – Я целиком согласна с Джо.
– Ну, чем тогда займемся? поговорим о философии? Голова из стороны в сторону.
– Джейк, Христа ради, скажи мне честно, что ты думаешь о Джо.
– Я честно придерживаюсь целого ряда мнений, – улыбнулся я.
– Каких, например?
– Ну, во-первых – не по силе ощущения, – он само благородство. Ренни разом засмеялась и заплакала.
– Он благороден, смел, силен, больше, чем кто бы то ни было, кого я знаю. А его несчастья – это несчастья рассудка, интеллекта и цивилизованности, потому что он квинтэссенция всех этих вещей. И во всех Соединенных Штатах равного ему не найти. Я серьезно.
Ренни настолько растаяла, что, будь у меня такое желание, я мог бы обнять ее сейчас без малейшего с ее стороны протеста.
– Во-вторых, – сказал я, – он нелеп просто донельзя. Ничтожество. Клоун, софист и невежа. Самонадеянный, мелочный, нетерпимый, не без жестокости и даже, прости, не без глупости. Он пользуется логикой и детской этой игрой в честно-благородно и как дубинкой, и как щитом одновременно. А можно смотреть на него просто как на помешанного, на маньяка, который вбил себе в голову не первой свежести сказку насчет интеллекта, каковой в состоянии решить все проблемы.
– Но ты же прекрасно знаешь, что он мог бы тебе на это ответить!
– Конечно, он может отстаивать свои позиции и свой метод, только вот разрешить с его помощью и ко всеобщей радости данную конкретную проблему не в состоянии. Но все эти картинки существовать могут только вместе, потому что они – крайности. И последняя из моих точек зрения, которой я придерживаюсь ничуть не в ущерб двум первым: он и из того и из другого теста, всего понемногу, а по большей части он просто обычный такой, ничем не примечательный сукин сын, и место ему скорее не в трагедии, а в фарсе, и там он более забавен, нежели жалок. Этакий слегка отдающий гротеском персонаж, не слишком щедро наделенный очарованием или даже просто привлекательностью. Дурковат и ужасно наивен. Таков наш Джозеф во всей красе и славе. Не тот человек, которого стоило бы принимать всерьез по той простой причине, что даже и позицию свою он представляет отнюдь не блестяще и не слишком последовательно. Хочу только добавить, что все это я вполне отношу и к собственной персоне, и много чего еще к ней отношу сверх сказанного.
– Джейк, ты же знаешь, он мог бы ответить на все твои обвинения.
– Не сомневаюсь. Но красота конструкции в том, что, мог бы или не мог, не играет роли. Это ведь не обвинения, Ренни, – точки зрения. И самое главное, не вздумай возводить на меня напраслину: мне ведь нравится Джо, честное слово.
– Ты так свысока о нем говоришь. Я рассмеялся.
– Еще одно из моих мнений: я по большинству параметров куда ниже Джо, но при этом, по большинству же параметров, много выше. А теперь скажи мне прямо: что было у Джо на уме, когда он отправлял тебя ко мне?
– Нам пришлось признать, что, хотя именно ты все и закрутил, я могла бы не позволить тебе влиять на меня, если бы сама не хотела оказаться под твоим влиянием. Ты воспользовался моей слабостью, такой уж был момент, но ведь ты же меня не насиловал. Я не могу отрицать правоту Джо, когда он говорит: если ты оказалась с ним в конце концов в постели, значит, по большому счету, ты этого хотела, и не важно, что сейчас тебя воротит от одной даже мысли… Он спросил, как бы я отреагировала три недели назад, если бы он тогда предложил мне с тобой переспать, и мне пришлось сказать: "Я не знаю". Тогда он спросил, а как бы я отреагировала на то же предложение сейчас, и я сказала ему, что меня это пугает и сказал, что подобных реакций нам следует опасаться, потому что они замутняют виденье проблемы. Мы должны быть максимально честными по отношению к тем вещам, в которые верим, и не смешивать их с тем, во что. как нам кажется, сейчас надежней или безопасней верить, и действовать мы должны исключительно в соответствии с истинными нашими постулатами, чтобы всегда знать, на чем мы стоим. И скорее всего – Джо так сказал, – я верю, что спать с другими мужчинами, или по крайней мере с тобой, правильно, хочу я это признавать или не хочу, раз уж я все равно так сделала.
– Матерь божья!
– Джейк… он послал меня сюда сделать это еще раз.
– Но ведь ты же с ним не согласна, правда?
Конечно, она была не согласна, как и с необходимостью ни в коем случае не уходить от темы, но уже заставила себя согласиться с ним в этом, а значит, и во всем остальном. Она помолчала чуть-чуть, потом ответила:
– Мне это совсем не нравится, Джейк! Во мне просто все переворачивается, как подумаю… Но это как с моим отношением к тебе. Никто не должен мне указывать. Джейк, я совсем потерялась! Я не такая сильная, как Джо, и даже не такая, как ты. Я не настолько сильная, чтобы со всем этим сладить!