Я рассмеялся и почесал в затылке (левой рукой, на правой у меня висел доктор Шотт).
– Честное слово, мне казалось, что мы вторник поменяли на понедельник. Простите, Христа ради. Так глупо получилось.
– Да бросьте вы! Было бы о чем беспокоиться! – доктор Шотт снова хохотнул и выпустил наконец мою руку. – Разве мы не уточняли с мистером Хорнером насчет вторника? – опять в сторону Ширли.
– Боюсь, именно так все и было, – подтвердила Ширли. – Из-за бойскаутов мистера Моргана. Понедельник в письме, вторник по телефону.
– Один из членов нашего комитета – скаутский вожатый! – объяснил доктор Шотт. – Он отправился с ребятами в двухнедельный поход к лагерю Родни, и вернуться они должны только сегодня. Джо Морган, отличный парень, ведет у нас историю! Вот потому то мы и сдвинули собеседование на вторник!
– Мне правда очень неловко, – я попытался улыбнуться, и улыбка вышла жалкой.
– Нет-нет! Что вы! Я и сам вполне мог что-нибудь напутать! Что ты, собственно говоря, и сделал.
Ну что ж, завтра заеду еще раз.
– Погодите! Погодите минутку! Ширли, позвоните-ка Джо Моргану, может быть, он уже вернулся. Он вполне уже мог вернуться. А мисс Баннинг и мистер Картер наверняка сейчас дома.
– Нет, не надо, – начал было я, – я лучше завтра.
– Тихо! Не мешайте! Не мешайте!
Ширли позвонила Джо Моргану.
– Алло? Миссис Морган. А мистер Морган дома? Понятно. Нет, я знаю, что его нет в городе. Да, конечно. Нет-нет, ничего особенного. Тут приехал мистер Хорнер, совершенно внезапно, на собеседование; он перепутал дату, должен был завтра, а приехал сегодня. И доктор Шотт, он просто подумал, а вдруг мистер Морган вернулся чуть раньше. Нет, не беспокойтесь. Извините, что я вас побеспокоила. О'кей. Счастливо.
Мне захотелось плюнуть Ширли в морду.
– Ладно, увидимся завтра, – сказал я.
– Конечно увидимся! – воскликнул доктор Шотт. Он проводил меня до самой до парадной двери, где, к немалой моей печали, я обнаружил все ту же бессменную стражу, на боевом посту. Но объяснять ему здесь и сейчас, что моя машина стоит с задней стороны здания, – нет уж, увольте.
– Ладно-ладно, до скорого! – сказал доктор Шотт, методично тиская мою руку. – До завтра, слышите, вы приезжаете завтра!
– Я понял, сэр.
Мы вышли во двор, и часовые немедленно на меня тупо уставились.
– А где ваша машина? Вас куда-нибудь подвезти?
– Нет-нет, спасибо; я поставил ее там, сзади.
– Сзади! Так вам же совсем не к этой надо было двери! Пойдемте, я покажу вам другой выход! Ха!
– Не беспокойтесь, сэр, – сказал я, – я лучше прогуляюсь вокруг здания.
– Ага! Ха! Нда, ну, как хотите! – но посмотрел он на меня странновато. До завтра!
– До свидания, сэр!
Я уверенным шагом прошествовал мимо бездельников на ступеньках.
– Вы найдите-ка это письмо! – крикнул уже из дверей доктор Шотт. – На всякий случай, а вдруг мы ошиблись!
Я нехотя обернулся и помахал ему в знак признательности, но когда, вернувшись к себе в комнату (которая показалась мне до ужаса родной и уютной), и в самом деле принялся искать письмо, обнаружил, что выкинул его еще в Балтиморе. А поскольку в ближайшую сотню лет мне явно не светило настолько освоиться в приемной доктора Шотта, чтобы запросто попросить Ширли покопаться в ее собственных папках с исходящими, вопрос о назначенной мне дате никак не мог быть разрешен путем прямой апелляции к фактам объективной реальности.
Вам может показаться, что из-за такого вот неудачного начала состоявшееся на следующий день собеседование далось мне труднее, чем могло бы, однако подобное предположение, пусть даже вполне логичное, не соответствует фактам. Совсем наоборот, мне было уже настолько на все плевать, начиная с собственной особы, что это собеседование было мне так, семечки. На следующее утро я даже не удосужился начистить остаток левой туфли; позавтракав, я отправился в парк, просидел там несколько часов, глядя, как дети возятся в маленьком искусственном озерце, и за все это время мысль о предстоящем собеседовании посещала меня два три раза, не более. А когда она меня все-таки посещала, я отгонял ее прочь простым подергиванием мускулов правой щеки. Без десяти два я подъехал к колледжу, припарковался, ничтоже сумняшеся, прямо напротив парадной двери и вошел через главный вход. Ступеньки были на сей раз необитаемы, но не было уже на свете такого комитета, который оказался бы в состоянии меня смутить. Такое у меня было настроение.
– А, привет, – просияла мне навстречу Ширли.
– Добрый день. Не будете ли вы так любезны известить доктора Шотта, что я уже здесь?
– Все уже здесь, на сей раз. Подождите минутку, мистер Хорнер.
Я включил улыбку и тут же выключил ее, на манер джентльмена, который вежливо, но совершенно бесстрастно коснется полей шляпы при встрече с любой знакомой дамой, вне зависимости от того, заслуживает она подобной чести или нет. Ширли вошла в кабинет доктора Шотта и тут же вышла назад.
Входите, мистер Хорнер.
– Благодарю вас.
Внутри доктор Шотт представил меня мисс Баннинг, преподавателю испанского и французского, эдакой милой старушке, которую только и оставалось воспринимать как милую старушку, потому что кроме того ловить там было нечего; доктору Гарри Картеру, преподавателю психологии, сухому, ученого вида старичку, увидев которого, вы сразу начинали мучиться вопросом: а что он, собственно, делает в Вайкомико, – однако не настолько остро, чтобы буквально в следующий момент не прийти к выводу, что у него наверняка есть на то свои причины; и мистеру Джозефу Моргану, вожатому местных скаутов и преподавателю античной, европейской и отечественной истории, высокому, атлетически сложенному очкарику, до жути энергичному и настолько очаровательному по всем статьям – такой уж он был умный, деловой и подающий большие надежды, – что приходилось изо всех сил держать себя в руках, чтобы быть с ним хотя бы просто вежливым, и с первого же взгляда становилось ясно: самый факт его существования, во-первых, уже предполагает постоянное с ним сравнение и сопоставление, а во-вторых, это сравнение всегда будет не в вашу пользу, что неизбежно делало факт его существования устойчивым раздражающим фактором, не говоря уже о возможности приятельских с ним отношений.