За обедом присутствовали три старших брата моей жены, которые тоже ехали в Крым, их воспитатель англичанин Стюарт, фрейлина великой княгини Ксении Александровны С. Д. Евреинова, Рейнер и еще несколько человек. [Кроме князя Феодора Александровича и Рейнера, никто из присутствуюЩих за обедом не был посвящен в наш заговор.]
Все были потрясены таинственным исчезновением Распутина и передавали самые невероятные слухи, которые ходили по городу. Некоторые не верили в гибель "старца", уверяя, что он жив и все случившееся только выдумка Другие, ссылаясь на "достоверные источники" и чуть ли не на свидетелей-очевидцев, рассказывали, чго "старец" убит во время кутежа у цыган. Были и такие, которые во всеуслышание заявляли, что убийство Распутина произошло у нас в доме на Мойке, и я - один из его участников. Менее доверчивые думали, что едва ли я сам принимал личное участие в убийстве, но, во всяком случае, считали меня осведомленным во всех его подробностях и приставали ко мне с расопросами. На меня устремлялись испытующие взоры в надежде что-нибудь прочесть на моем лице. Но я был спокоен, вместе со всеми радовался событию, благодаря чему подозрения по моему адресу у присутствующих постепенно рассеялись.
Телефон в это время звонил без конца, так как в городе упорно связывали исчезновение Распутина с моим именем. Звонили родные, знакомые, члены Государственной думы, звонили представители и директора разных предприятий и заводов, заявляя, что их рабочие постановили установить мне охрану.
Я всем отвечал, что слухи относительно моего участия в убийстве Распутина ложны и что я совершенно непричастен к этому делу.
До отхода поезда оставалось всего полчаса. Простившись с присутствующими, мы отправились на вокзал. Со мной в автомобиль сели братья моей жены князья Андрей, Феодор и Никита, Стюарт и Рейнер. Подъезжая к вокзалу, я заметил, что на лестнице собралось большое количество дворцовой полиции Меня это удивило. "Не отдан ли приказ о моем аресте?" - подумал я. Мы вышли из автомобиля и поднялись по лестнице Когда я поравнялся с жандармским полковником, он подошел ко мне и, очень волнуясь, что-то невнятно проговорил.
- Нельзя ли погромче, господин полковник, - сказал я, - а то я ничего не слышу.
Он немного оправился и громко произнес.
- По приказанию ее величества выезд из Петербурга вам запрещен. Вы должны вернуться обратно во дворец великого князя Александра Михайловича и оставаться там впредь до особых распоряжений.
- Очень жаль, но меня это совсем не устраивает, - ответил я и, обернувшись к своим спутникам, повторил им высочайшее повеление.
Для них мой арест был полной неожиданностью. Князья Андрей и Феодор решили, что они не поедут в Крым и останутся со мной, а князь Никита отправится со своим воспитателем.
Мы пошли провожать наших отъезжающих. Полиция последовала за нами, как будто боялась, что я сяду в поезд и уеду.
Картина нашего шествия по вокзалу была, по-видимому, незаурядная, так как публика останавливалась и с любопытством нас разглядывала.
Я вошел в вагон поговорить с князем Никитой. Полицейские снова заволновались. Я их успокоил, сказав, что никуда от них не скроюсь, а лишь хочу проститься с уезжающими.
Поезд тронулся, и мы пошли обратно к автомобилю.
"Странно чувствовать себя арестованным, - думал я, возвращаясь домой - Что со мной будет?"
Дома были очень удивлены нашему возвращению и недоумевали, что бы все это могло означать.
Я чрезвычайно устал за день и, очутившись в своей комнате, лег отдохнуть По моей просьбе со мной остались князь Феодор и Рейнер; они оба были взволнованны и опасались за мою судьбу.
Во время нашего разговора вбежал в комнату князь Андрей и объявил о приезде великого князя Николая Михайловича.
Это позднее посещение не предвещало ничего хорошего. Он, очевидно, приехал, чтобы подробно узнать от меня, в чем дело, и приехал как раз в то время, когда я устал, хотел спать и когда мне было не до разговоров.
Великий князь Николай Михайлович совмещал удивительные противоречия в своем характере. Ученый-историк, человек большого ума и независимой мысли, он в обращении с людьми иногда принимал чрезмерно шутливый тон, страдал излишней разговорчивостью и мог проболтаться о том, о чем следовало молчать.
Он не только ненавидел Распутина и сознавал весь его вред для России, но и вообще по своим политическим воззрениям был крайне либеральным человеком. В самой резкой форме высказывая критику тогдашнего положения вещей, он даже пострадал за свои суждения и на время был выслан из Петербурга в свое имение Грушевку в Херсонской губернии.
Едва успели князь Феодор и Рейнер закрыть за собой дверь, как вошел в комнату великий князь Николай Михайлович. Он обратился ко мне со словами.
- Ну, рассказывай, что ты натворил?
Я сделал удивленное лицо и спросил его:
- Неужели ты тоже веришь всяким пустым слухам? Ведь это все сплошное недоразумение, в котором я совершенно ни при чем.
- Да, рассказывай это другим, а не мне! Я все знаю, со всеми подробностями, знаю даже имена дам, которые были у тебя на вечере.
Эти последние слова великого князя показали мне, что он ровно ничего не знает и лишь нарочно притворяется осведомленным, чтобы легче меня поймать. Я ему подробно рассказал все ту же историю о вечере и о застреленной собаке.
Великий князь как будто поверил моему рассказу, но на всякий случай уходя хитро улыбнулся.
Мне было ясно, что он не в курсе дела и в душе очень сердится и досадует на то, что ничего от меня не узнал.
После отъезда великого князя Николая Михайловича князья Андрей и Феодор и Рейнер снова пришли ко мне. Я им сказал, что завтра утром перееду в Сергиевский дворец к великому князю Димитрию Павловичу, чтобы быть вместе с ним до определения нашей участи. Затем я подробно объяснил им, что они должны отвечать в случае допроса. Все трое обещали мне точно следовать моим указаниям и, простившись со мной, ушли,
Долго я не мог уснуть. События предыдущей ночи проносились передо мною, мысли сменяли одна другую...