Улицы Петербурга имели праздничный вид, прохожие останавливали друг друга и, счастливые, поздравляли и приветствовали не только знакомых, но иногда и чужих. Некоторые, проходя мимо дворца великого князя Димитрия Павловича и нашего дома на Мойке, становились на колени и крестились.
По всему городу в церквах служили благодарственные молебны, во всех театрах публика требовала гимна и с энтузиазмом просила его повторения.
В частных домах, в офицерских собраниях, в ресторанах пили за наше здоровье; на заводах рабочие кричали в нашу честь "ура".
Несмотря на строгие меры, принятые властями для нашей полной изоляции от внешнего мира, мы, тем не менее, получали множество писем и обращений самого трогательного содержания. Нам писали с фронта, из разных городов и деревень, с фабрик и заводов, писали различные общественные организации, а также частные лица.
Приходили к нам и угрожающие письма от поклонников и сторонников Распутина с клятвами отомстить нам за смерть "старца" и даже убить нас.
Великая княгиня Мария Павловна-младшая, приехавшая из Пскова, где был расположен штаб командующего армиями Северного фронта, передавала нам свои впечатления. Она рассказывала, что в армии смерть Распутина вызвала огромное воодушевление и веру в то, что государь теперь разгонит окружившую его распутинскую клику и приблизит к себе честных и верных ему людей.
Одно слово царя, один его призыв к новой жизни и даже к новым жертвам на пользу Родины - и все было бы забыто, все прощено.
В эти дни меня вызвал к себе председатель Совета министров А.Ф. Трепов.
Я возлагал много надежд на свидание с ним, но мне пришлось разочароваться.
Министр вызвал меня по приказанию государя, который желал во что бы то ни стало узнать, кто именно убил Распутина.
А.Ф. Трепов встретил меня очень любезно, напомнил о своем близком знакомстве с моими родителями и просил меня видеть в нем не официальное лицо, а старого друга моей семьи.
- Вы меня, вероятно, вызывали по приказанию государя императора? - спросил я его.
Он утвердительно кивнул головой.
- Следовательно, все, что я вам скажу, будет передано его величеству?
- Да, разумеется, я своему государю лгать не могу.
- Так неужели после того, что вы мне сказали, вы думаете, что я сознаюсь, если бы, предположим, я даже и убил Распутина? Или тем более выдам вам виновных, если бы я их знал? Передайте его величеству, что лица, уничтожившие Распутина, сделали это только с одной целью - спасти царя и Родину от неминуемой гибели. Но, позвольте спросить лично вас, - продолжал я, - неужели власти будут терять время на розыски убийц Распутина теперь, когда каждая минута дорога и остается, вероятно последняя, возможность спасти положение? Вы посмотрите, какое серьезное значение придает вся Россия уничтожению этого проходимца, какой энтузиазм это событие вызывает всюду. В распутинском правительстве полная растерянность А государь? Я убежден, что в глубине души он тоже радуется случившемуся и ждет от всех вас помощи.
Министр слушал меня с вниманием и удивлением.
- Скажите, князь, - вдруг обратился он ко мне, - откуда у вас такое присутствие духа и умение владеть собой?
Я ничего не ответил. Он мне тоже ничего не сказал. Мы простились.
Разговор мой с председателем Совета министров был последней попыткой нашего обращения к высшим правительственным сферам.
Судьба великого князя Димитрия Павловича и моя все еще не разрешалась. В Царском Селе происходили бесконечные совещания о том, как с нами поступить.
21 декабря в Петербург прибыл отец моей жены великий князь Александр Михайлович. Узнав о грозившей нам опасности, великий князь приехал из Киева, где он находился в качестве начальника авиационных частей русской армии. Немедленно он заехал к нам в Сергиевский дворец, а затем отправился в Царское Село, чтобы выяснить наше положение.
Следствием свидания великого князя Александра Михайловича с государем явился высочайший приказ, чтобы великий князь Димитрий Павлович немедленно покинул Петербург и отправился в Персию, в распоряжение начальника Персидского отряда генерала Баратова. Сопровождать его в пути было приказано его бывшему воспитателю генералу Лаймингу и флигель-адъютанту графу Кутайсову.
В 11 часов вечера приехал градоначальник и доложил, что поезд великого князя отойдет в два часа ночи.
Мне тоже было приказано покинуть Петербург, и местом ссылки назначено было наше имение Ракитное в Курской губернии. Мой поезд отходил в 12 часов ночи.
Для наблюдения за мною был назначен офицер, преподаватель Пажеского его величества корпуса капитан Зеньчиков, а до места высылки меня должен был сопровождать помощник начальника охранного отделения Игнатьев.
И капитан Зеньчиков и Игнатьев, оба получили лично от Протопопова самые строгие инструкции о том, чтобы держать меня в полной изоляции от всех.
Великому князю и мне было очень тяжело расставаться друг с другом. Несколько дней, проведенных нами вместе на положении арестованных в его дворце, стоили, пожалуй, нескольких лет: столько было нами пережито и передумано. Сколько сначала мечтали мы оба о счастливых переменах для России и сколько надежд похоронили потом! Теперь судьба насильственно нас разъединила, и мы не знали, когда мы встретимся и при каких обстоятельствах.
В половине двенадцатого ночи за мной приехал великий князь Александр Михайлович и повез меня на вокзал.
Публику на платформу не пускали - везде стояли наряды полиции. Великий князь Александр Михайлович, прощаясь со мной, сказал, что он сам завтра выезжает из Петербурга и нагонит меня в пути.
С тягостным чувством я сел в вагон... Ударил третий звонок, пронзительно свистнул паровоз, и платформа поплыла мимо, потом исчезла совсем. Скоро исчез и Петербург. За окном была зимняя ночь, спящие в сумраке снежные поля, по которым одиноко мчался поезд.
И я был одинок со своими мыслями, которые проносились в моей голове под однообразный стук колес увозившего меня поезда.