Здесь шумел торг, в амбарах громоздились сыпучими холмами зерно и соль, клети наполнялись дорого́й пушниной.
Посад делил с крепостью не только имя, но и судьбу. Горел. Отстраивался.
В восемнадцатом же веке — есть крепость Шлиссельбургская и город Шлиссельбург. Их дороги в истории рядом, но различны. Город заурядный, торговый, уездный. Крепость окутана мрачной и непроницаемой тайной. Крепость стала Государевой темницей.
Со времен Петра на остров заточали царских врагов навечно. Потому и считался он «безысходной тюрьмой».
Узников сюда привозили в возках, наглухо зашитых рогожей. Никто не знал, кто они. Человек превращался в «безызвестного за номером таким-то».
Многие погибли забытые. Имена некоторых сохранила молва.
Державные междоусобицы, народные бунты и восстания оставляли здесь свой кровавый след.
Время листало страницы страшной книги.
Вот в каземате Светличной башни томится отвыкшая от людей Евдокия Лопухина, первая жена Петра… Миновали десятилетия — и в той же башне заточен свергнутый малолетний император Иоанн Антонович. Это о нем отдан приказ: убить при первой попытке к освобождению. И его убивают в глухой час; за толстыми стенами никто не слышит крика.
Петр III велит построить в крепости «каменный дом с железной крышей… с такой поспешностью, чтобы до будущей осени готово быть могло».
Сюда он собирался заключить свою жену Екатерину. Но не успел. Екатерина на троне. Петр задушен в Ропше.
А «каменный дом» в Шлиссельбургской крепости построен. Это и есть будущая Старая тюрьма. Она не пустует.
Вот, замурованный в каменный мешок, без сил лежит олонецкий крестьянин Иван Круглой. Под кнутом он показал, что причастен к расколу и что однажды слышал, как непристойными словами поносили императрицу.
Круглой не вынес пыток и всадил себе в горло нательный крест. Но остался жив. Его замуровали. А когда сняли кладку, то увидели, что он «явился мертв».
Вот исхудалый, мучимый недугом, ходит по камере отставной поручик Федор Кречетов. Его «преступление» тяжко. Он хотел, как писалось в доносе, «свергнув власть самодержавия, сделать либо республику, либо иное что-нибудь, чтоб всем быть равными».
Екатерина II отправила в крепость и одного из умнейших людей России Николая Новикова. Издаваемые им сатирические журналы обличали помещиков-крепостников, саму царицу, вызывали сочувствие к народу.
В Шлиссельбург Новикова везли кружным путем через Ярославль и Тихвин, чтобы скрыть место его заключения.
От Новикова требовали подписки об отказе от своих убеждений. Он не дал такой подписки, равносильной духовной смерти…
В следующем веке Николай I заточил в крепость декабристов, героев смелого вооруженного восстания против царизма. Среди них были ближайшие товарищи Пушкина, его лицейские однокашники — Иван Пущин и Вильгельм Кюхельбекер.
Прошло немногим более половины столетия, и Александр III бросил в крепость революционеров-народовольцев. Какие это были отважные и какие разные люди! Николай Морозов, сын крепостной крестьянки и дворянина, мыслитель, ученый. Вера Фигнер, одна из самых замечательных русских женщин, пришедшая в революцию вместе с двумя сестрами. Герман Лопатин, переводчик «Капитала», человек, которого уважал и любил Карл Маркс. Михаил Новорусский, студент духовной академии — на его квартире революционеры готовили динамит. Михаил Фроленко, студент-технолог, исходивший пешком многие дороги родной страны. Он бесстрашно устраивал побеги товарищей из тюрем…
Народовольцев посадили в одиночки третьего корпуса. На каждого из них приходилось по двадцать пять сторожей. Так страшны были революционеры царю.
Большинство народовольцев погибло в крепости. Четырнадцать человек умерли в первые годы заключения, пятнадцать было казнено, восемь сошли с ума, четверо сами себя убили…
В ту же пору во дворе цитадели, в нескольких шагах от Старой тюрьмы, был повешен вместе с четырьмя товарищами Александр Ульянов, старший брат Ленина.
Лишь немногие народовольцы вышли живыми из крепостных ворот.
После революции 1905 года, осенью, маленький пароход увез с острова восемь человек. Все вместе они несли на себе груз ста пятидесяти тюремных лет…
Один из освобожденных, прощаясь, протянул камень кузнецам, расковавшим его. Народоволец сказал:
— Этот камень я вынул из крепостной стены Шлиссельбурга. От вас зависит разобрать эти стены до основания.
Но тюремные стены не только не разобрали, по приказу царя возвели еще новые.
Напротив первого корпуса, старинных петровских «нумерных казарм», как бы замыкая круг, достраивался четвертый корпус. Это было знаменательное соседство.