– Так что, Армеец, – добавил Протасов после очередной паузы, – тут, куда ни глянь, всюду край, по всем понятиям. Ты вот говоришь, прорвемся, а куда?..
Эдик искал слова утешения, но под рукой не оказалось ни одного. И вокруг тоже. Пока Армеец занимался бесплодными поисками, Протасов его окончательно добил:
– Хорошо хоть старик мой умер заблаговременно. Не прочитал, бляха, про сынка душегуба в какой-нибудь долбанной газете.
Планшетов, отчаявшийся добраться до воды, с шумом опустился рядом, и Армеец решил, что он больше ничего не услышит от Протасова. Это оказалось не так. Валерий нагнулся к нему, они едва не соприкасались лбами, совсем как в детстве, когда они обговаривали какую-нибудь очередную шалость.
– Слышь, Эдик? Ты это…
– Ч-что?
– Ты, если что, скажи Андрюхе…
– Что значит, е-если что?
– Скажи ему… Скажи, что я… блин, не хотел, чтобы так вышло…
– Сам ему скажешь…
– Нет, – Протасов покачал головой. – Ты меня понял, да?
– О чем вы там шепчетесь? – спросил Планшетов. – Если решаете, кого первым жрать, то я, кажется, предупреждал: у меня глисты и сифилис.
– Заглохни, неумный, – посоветовал Протасов беззлобно. – Все, Армеец, мне надо вздремнуть. Через полчаса подъем. Кстати, Планшет, теперь идешь первым. Понял, да?
– Почему я?
– Чтоб больше о змеях трепался.
Протасов затих, повернувшись к Эдику спиной. Не прошло и пяти минут, как Армеец и Планшетов услыхали храп, который принято называть богатырским, хоть, на самом деле, ничего богатырского в нем нет. Протасов действительно задремал, быстро, словно был лампочкой, которую отключили от сети.
– Во дает, – прошептал Юрик, нагнувшись к Армейцу, – точно спит. Ну, дела…
– Чистая совесть, – тоже шепотом ответил Эдик.
– У него? Это даже не смешно, чувак. Скорее – вообще никакой совести.
– Или так, – не стал спорить Армеец.
– Не гони, хорек… – пробубнил сквозь сон Протасов. – Жизни лишу.
Миновав нижнюю точку, штольня пошла в гору и снова начала расширяться. На первых порах подъем был таким плавным, что приятели ничего не заметили. Змеи им, к счастью, так и не повстречались. Еще через полчаса Планшетов встал как вкопанный.
– Ш-ш-ш! – зашипел он. – Тихо, чуваки. Там, впереди, кто-то есть.
– С чего ты взял? – прошептал Протасов. – У тебя прибор ночного видения под черепухой? Чего раньше не сказал?
– Табак, – пояснил Юрик, поводя носом, как служебно-розыскная собака. – Впереди кто-то курит, чувак.
– Я ни черта не унюхиваю, – сказал Протасов.
– Ты не курильщик, чувак.
Планшетов не чадил с утра, и никотиновый голод терзал его безжалостно, а нос чуял табачный дым, как акула вкус крови в морской воде. – «Золотое руно» курят, чувак. С застоя этих сигарет не встречал…
– Горели бы они огнем!
– Горели или нет, а впереди засада, чувак!
– Что бу-бу-будем делать?
– Прорываться, – хрустнув ладонями, Протасов переправил сумку с гранатами с плеча на шею, взял автомат, снял с предохранителя, передернул затвор.
– А – м-может?..
– Никаких может, Армеец. Пошли, надерем дебилам задницы. Погнали наши городских, короче.
Последняя фраза частенько слетала с языка Волыны. Дурные предчувствия, терзавшие Эдика на протяжении всего пути под землей, переросли в уверенность, но Валерий уже зашагал вперед. Юрик отступил к стене, предоставив Протасову свободу действий:
– Тебе и карты в руки, если ты знаешь, что делаешь, чувак.
– Я всегда знаю, – заверил Протасов.
Вскоре мрак расступился, тоннель стал значительно шире и пошел круто вверх. Появились ступени, высеченные в известняковом полу, вместе с овальным сводом придав подземному ходу некоторое сходство с эскалатором в метрополитене. Для полноты ощущений не хватало только барельефов, изображающих сталеваров в касках у мартена, шахтеров с отбойными молотками на плечах и доярок, дергающих за соски вымя, вроде того, что Атасов временами покупал для Гримо, в мясной лавке у метро КПИ.
Подымаясь, Протасов топал, как слон. Армеец попытался его вразумить, Валерий нетерпеливо отмахнулся.
– Доверься мне, Эдик.
Их естественно, немедленно засекли.
– Эй?! Кто там прется?! А ну, блядь, выходи! – рявкнули сверху. – Выходи, падло, грабли над головой держать!
– Спокойно, пацаны, это я! – крикнул Протасов, продолжая подниматься, как ни в чем не бывало.