Или, черт его знает, может, это чисто женская интуиция. Ходжес в такое действительно верит. Он человек старой закалки.
— Джером, — говорит он. Слова вылетают из горла хриплые, какие-то пыльные. — Молодчина!
У него подгибаются колени. Он падает.
Джером освобождается от мертвой хватки Холли — и поддерживает Ходжеса, обхватив его рукой.
— С вами все в порядке? То есть… Я понимаю, что какое там, в порядке, но вы не ранены?
— Нет. — Ходжес обнимает Холли. — Как же я не догадался, что ты приедешь? Вы же могли погибнуть ни за грош.
— Нельзя же распускать группу перед последним совместным концертом, правда же? — говорит Джером. — Давайте садиться в…
И тут слева раздается животный, гортанный стон, который пытается сложиться в слова.
Ходжес устал так, как, наверное, еще никогда в жизни не уставал, но он все равно идет на стон. Потому что…
И вот, потому что.
Какое слово употребляла Холли по дороге сюда? «Закрытие», так?
Похищенное Брейди тело разворочено до позвоночника. Кишки лежат вокруг него, словно крылья красного дракона. Кровь пропитывает снег. Но глаза открыты и вменяемые — и Ходжес сразу снова чувствует разумом эти отвратительные пальцы. Теперь они не просто лениво лапают. На этот раз они отчаянно ищут, за что ухватиться. Ходжес легко выбрасывает их, как когда-то санитар-поломойщик.
Он выплевывает Брейди, как арбузную семечку.
— Помоги, — шепчет Брейди. — Ты должен мне помочь.
— Думаю, тебе уже ничем не поможешь, — говорит Ходжес. — Тебя переехали, Брейди. Очень тяжелой машиной. Теперь ты понимаешь, как это. Не так ли?
— Больно… — шепчет Брейди.
— Да, — отвечает Ходжес, — представляю.
— Если ты не можешь мне помочь, то добей.
Ходжес протягивает руку, и Холли подает ему «виктори» 38-го калибра, как медсестра подает скальпель. Он прокручивает цилиндр и выставляет одну из тех пуль, которые остались. Затем вновь взводит курок. Хотя у него сейчас все болит адской болью, Ходжес опускается на колени и вкладывает отцовский револьвер в руку Брейди.
— Сделай сам, — говорит он. — Ты всегда этого хотел.
Джером стоит рядом на случай, если Брейди надумает использовать последний патрон против Ходжеса. Но нет. Брейди пытается приставить дуло к голове. Не удается. Рука его дергается, но не поднимается. Он снова стонет. Кровь переливается через нижнюю губу, протекает между дорогих коронок Бэбино. Ему можно было бы посочувствовать, думает Ходжес, если бы не то, что он натворил у Городского Центра, что пытался сделать в аудитории «Минго» и не та машина самоубийства, которую он запустил сегодня. Поскольку с основным ее элементом уже покончено, то эта машина сбросит обороты и остановится, а все же на прощание проглотит еще нескольких расстроенных молодых людей. Ходжес в этом уверен. Может, самоубийство и безболезненное, но оно очень заразное.
Его можно было бы пожалеть, если бы он не был таким уродом, думает Ходжес.
Холли опускается на колени, берет руку Брейди и приставляет дуло к его виску.
— Ну вот, мистер Хартсфилд, — говорит она. — Остальное делайте сами. И пусть Бог будет милостив к вашей душе.
— Надеюсь, не будет, — говорит Джером. В свете фар снегохода его лицо словно каменное.
Какое-то длинное мгновение единственными слышимыми звуками является гул большого двигателя снежной машины, и вой зимней бури Евгения, которая набирает силы.
Холли говорит:
— Боже, да у него даже палец не на крючке. Помогите мне кто-нибудь, я, наверное, не смогу…
И — выстрел.
— Последняя выходка Брейди, — говорит Джером. — Бог ты мой.
Ходжес добраться до «экспедишна» не может, но Джером способен подсадить его в кабину «сноу-кэта». Холли садится рядом на внешнее место. Джером залезает за руль и запускает двигатель. Хотя он сдает назад, а потом объезжает то, что осталось от тела Бэбино, он говорит Холли, чтобы не смотрела до первой горки.
— За нами кровавый след, — объясняет он.
— Фу-у-у.
— Точно, — говорит Джером. — «Фу-у-у» — это подходящее слово.
— Тёрстон говорил, что у него есть снегоходы, — говорит Ходжес. — О танке «Шерман»[72] он ничего не говорил…
— Это «такер сноу-кэт» и вы ему «Мастер Кард» не предлагали. Не говоря уже о великолепном «джипе вранглере», который меня в эти дебри прекрасно довез, спасибо ему.