Эта часть его памяти стерлась, кажется, навсегда, но помнить что-то у него необходимости не было. Это мог сделать только один человек — Кермит Уильям Ходжес. Ходжес должен был бы совершить самоубийство, как миссис Оливия Трелони, план был такой, но как-то он избежал и этого, и взрывчатки, которую Брейди установил в его машину. Старый детектив на пенсии пришел на тот концерт и остановил его, Брейди, за несколько секунд до бессмертия!
Совпадение — прикольная сука, и случилось так, что Брейди в больницу Кайнера везла бригада «скорой» номер 23 из депо на Пожарной, 3. Роба Мартина уже там не было — он ездил в командировку в Афганистан за счет правительства США, — а вот Джейсон Рапшис был в той машине и пытался сохранить жизнь Брейди, пока «скорая» мчалась в больницу. Если бы кто-то предложил спор, выживет ли Брейди, Джейсон поставил бы на то, что он умрет. Парень отчаянно цеплялся за жизнь. Частота сердцебиения у него была 175, давление то поднималось, то падало. Но он еще оставался в мире живых, когда машина номер 23 прибыла в Кайнер.
Там его осмотрел врач Эмори Уинстон, старый специалист в «штопательно-зашивательном» отделении больницы, которое кое-кто из ветеранов называл «Субботний клуб ножа и пистолета». Уинстон схватил за шкирку студента-практиканта, который шастал по больнице, болтая с медсестрами. Врач предложил ему наскоро оценить состояние нового пациента. Студент сообщил: рефлексы угнетены, левый зрачок расширенный и неподвижный, рефлекс Бабинского положительный.
— Что это значит? — спросил Уинстон.
— Это значит, что у него непоправимое повреждение головного мозга, — сказал студент. — Овощ.
— Очень хорошо, можно с тебя еще удастся врача сделать. Прогноз?
— Умрет до утра.
— Пожалуй, ты прав, — сказал Уинстон. — Надеюсь, потому что от такого он никогда уже не оправится. Но все-таки сделаем ему томографию.
— Зачем?
— Потому что такая инструкция, сынок. Да и мне интересно посмотреть, насколько у него там все повреждено при том, что он еще жив.
Живым он оставался и через семь часов, когда врач Анну Сингх, под чутким руководством Феликса Бэбино сделал краниотомию и вычистил огромный сгусток крови, который давил на мозг Брейди и ежеминутно увеличивал повреждения, давя божественные клетки миллионами. Когда операция была окончена, Бэбино обратился к Сингху и протянул ему руку в окровавленной перчатке.
— Это, — произнес он, — было просто удивительно!
Сингх пожал руку Бэбино, но со скромной улыбкой.
— Это была рутина, — сказал он. — Я тысячу раз такое делал. Ну… раз двести. А действительно удивительная конституция у пациента. Просто не верится, что он пережил операцию. Этот придурок такие травмы получил… — Сингх покачал головой. — Ой-ой-ой.
— Ну ты, видимо, знаешь, что он хотел натворить?
— Да, мне рассказали. Терроризм гигантских масштабов. Некоторое время он, пожалуй, поживет, судить его за его преступления так никогда и не будут, а умрет — невелика потеря.
С этой мыслью доктор Бэбино начал колоть Брейди — который еще не находился в состоянии смерти мозга, но был близок к этому, экспериментальные лекарства, которые он называл «Церебеллин» (собственно, только в голове: на практике препарат имел просто шестизначный номер), в придачу к необходимому по инструкции кислороду, диуретикам, противосудорожным и стероидам. Экспериментальный препарат 649558 на животных показывал многообещающие результаты, но благодаря препирательствам бюрократов, выдающих лицензии, до опытов на людях оставалось еще много лет. Этот препарат разработали в боливийской нейрологической лаборатории, и это тоже добавляло мороки. Когда начнутся испытания этого лекарства на людях (если на это вообще дадут разрешение), Бэбино уже будет жить на Флориде в фешенебельном закрытом микрорайоне, если все будет так, как мечтает его жена. И будет скучать до слез.
А тут открывалась возможность увидеть результаты, пока он еще активно занят исследованиями в области нейрологии. Если у него что-то получится, то впереди замаячит Нобелевская премия по медицине. А плохой стороны у этого дела вообще нет, если он будет держать результаты при себе до того времени, когда дадут добро на испытания на людях. Этот человек — дегенерат-убийца, он в любом случае уже не придет в себя. А если каким-то чудом это все же произойдет, то сознание у него будет в лучшем случае в такой сумеречной зоне, как у пациента с болезнью Альцгеймера в запущенной стадии. И даже это станет удивительным результатом.