Он — оно? — был с девушкой, что кружилась на длинных тонких ногах. Она была в платье из листьев, ее волосы были красными, но не ближе к рыжему, как у Лизетты, а яркими, как лепестки роз. Ее глаза, когда она замерла, впились взглядом в Шинс, и они были корой дерева, а пальцы на ладонях были прутьями роз с шипами.
И, наконец, последний был со своей свитой. Тощая фигура, жирные волосы, он был не старше Шинс на вид, но было в нем что-то древнее. Его левая ладонь была с длинными тонкими прутьями вместо пальцев, и его глаза были зеркалами, в которых Шинс видела свое отражение, а не Лизетты.
За ним ползли со стонами шестеро детей — существ в виде детей. Их плоть была бледной, как у личинок, их глаза были впадинами в бесконечную тьму, их челюсти растянулись от длинных и острых зубов. Они были в старых лохмотьях, кроме одной — с ее шеи свисал серебряный потертый кулон в форме изящного лебедя.
Ольгун кричал от страха, Шинс не могла ответить на его предупреждения.
— Дорогие друзья, это Виддершинс, — сообщила Лизетта, — которой мы благодарны за встречу. Виддершинс, это мои новые друзья. Мы понимаешь, зачем они тут?
Даже в ее состоянии было несложно понять.
— Ируок… — прошептала она, кровь текла из уголка рта.
Словно в ответ сдали, там, где не нашел бы компас, залепетал хор детей.
— Хорошо, — женщина радовалась так фальшиво, что это пугало. — Они тут не на самом деле, конечно. Ируока пригласили, хоть и случайно. Моих друзей — нет, и присутствие Церкви все еще тревожит их. Но мы заняты этим, да, милые?
Дети-призраки ворковали, трое фейри кивнули в унисон.
— Они на границе, они в магии, что дали мне, — продолжила Лизетта, выхваляясь. — Они могут появляться в Давиллоне на небольшие периоды времени. И они так хотели побыть тут с тобой.
Шинс поняла, что нужно спросить, почему, но стиснула зубы. Она не будет их радовать.
— Поэтому, — сказала Лизетта, словно она спросила, — мы ослабили боль твоей раны. Мы договаривались, что я дам им повеселиться, видишь ли.
Фейри-подросток с зеркальными глазами наступал, а потом прутья на его левой ладони затрепетали, корчась от ненависти.
— Интересно, — отметила Лизетта, — если их игры убьют тебя раньше, чем ты истечешь кровью насмерть, они ощутят, что бог умер?
«Не так. Все не должно было произойти так. Прости, Ольгун…».
Жуткое существо подняло руку для удара, но Шинс даже не видела этого сквозь слезы.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В этот раз сон был другим.
Епископ Сикар проснулся с криком, его щеки блестели, бороду пропитали слезы. Но он не узнавал картинки, не понимал значения кошмара.
Он знал, что кто-то где-то страдал. Где-то мир был на грани потери чего-то незаменимого.
Сикар снова уткнулся лицом в ладони. Он долго горевал, не зная, по ком плачет.
* * *
Она не помнила свое имя, даже какую-нибудь букву из него. Все о себе пропало. Если до этого ее мир был в агонии, теперь не было мира. Не было сознания.
Не было ощущений.
И памяти.
Как и не было желания, чтобы это прекратилось, потому что она не помнила, было ли когда-нибудь не так.
Она кричала постоянно и отчаянно, не осознавая, что кричит. Тело, разум и душа разбивались, по ней безжалостно бежали трещины, которые, если они станут шире, уже не заживут. Но ей было все равно, потому что она не знала, что могла сосредоточиться, а вокруг нее смыкалась бездна…
Что-то еще? Было что-то еще? Она не понимала, что это, но что-то медленно возвращалось, и она это слышала. Не ушами и не в голове, а где-то между.
Она кричала, и он кричал с ней. Агония была не только ее. Он страдал, и она не знала, что он мог так страдать.
Он? Ольгун!
«Ольгун? Тогда я…»
Она открыла глаза, и это было вторым самым сложным поступком в этот миг.
Сложнее всего было вспомнить, как быть Виддершинс.
Но она была ею. И вспомнила. Потому что он нуждался в этом.
Она видела только пол, на котором лежала, темный камень покрывали пыль и грязь. В углу ее поля зрения был комок чуть ярче по оттенку, и это могла быть ножка стола или…
Стол. Стол Скрытого лорда.
Эта секунда зрения будто открыла ей и другие ощущения. Комната окружила ее. Она вспомнила, где была. Она ощущала запах сапогов, что годами ходили по этому камню, благовония почти рассеялись в воздухе, а еще она ощущала запах — и вкус — крови, что лилась из ее рта.
Она слышала насмешки Лизетты, радующейся, что она нашла себе кого-то лучше «слабого и трусливого бога», который бросил ее в миг, когда она нуждалась в нем больше всего, и как ее союзники сделают церковь жалкой, как Скрытый бог.