— Робин мне все более-менее описала, — начала она.
Фостин скрывала эмоции.
— Знаю.
— И насчет своих чувств ко мне.
В этот раз она дрогнула.
— Знаю.
— …и о чувствах к тебе. Она — моя лучшая подруга, Фостин. Моя сестра. Я хочу вам счастья. Я не буду вам мешать. Я не соревнуюсь с тобой.
На ее лице появилась лавина эмоций, огонь и лед сменялись на лице женщины быстрее, чем Шинс могла определить их. Фостин взяла себя в руки с трудом и печально улыбнулась.
— Конечно, — тихо сказала она. — Ты всегда будешь на пути. Поразительно, что ты думаешь, что можешь это изменить. Тут ты не решаешь, Виддершинс. Как и я.
— О, я… ох.
Фостин улыбнулась естественнее, хоть всего на миг.
— Но я ценю твои попытки. Спасибо.
Шинс не смогла придумать, что сказать. Она смотрела, как Фостин вернулась на диван, обвила плечи Робин рукой. Она ощущала странное смущение, словно влезла не в свое дело.
— Я хотела помочь, — вздохнула она Ольгуну. Понимание и сочувствие в ответ немного помогли ей. Даже капли этого хватало. — Хорошо, — она резко повернулась ко всей комнате. — Мы знаем, что ужасные странности в этом городе уже происходили.
— Странности? — спросили Фостин и Эврард. Шинс не слушала их.
— Мы знаем, что такое происходит и сейчас. Но хоть кто-нибудь знает, что именно происходит?
Все переглядывались, ерзали на местах и молчали.
— Да. Как и я думала. Пора сравнить наши мнения и объединить их.
И снова оглушительная тишина. Они соглашались в теории, это она видела по их лицам, но никто не знал, с чего начать.
Эврард кашлянул, и Шинс притворилась, что не вздрогнула.
— Что? Это да?
— Я не хочу открывать старые раны, — сказал аристократ, звуча неохотно, даже с сочувствием. — Или новые. Но… Виддершинс, ты почти в центре этого, а то и в центре…
— Как всегда, — буркнула Игрейн.
— …а я все еще не понимаю, что произошло с тобой.
— Ты не видел те раны! — закричала Робин, встав, хоть ей и было неудобно. — Не вблизи! Нельзя просить ее…
— Все хорошо, Робин, — Шинс обняла бы ее, но… — Всем нужно все узнать, если мы хотим разобраться. Все хорошо. Я…
Но это не было хорошо. Горло воровки сдавило тисками страха и плоти. Она пыталась вспомнить ту комнату, ту боль, то существо, что причинило ей столько боли. Попыталась и не смогла. Ее разум убежал с криками от картинок, и она дышала быстро и слабо, сердце колотилось, как тысяча копыт.
А потом… Ольгун. Конечно. Всегда Ольгун. Никаких сомнений.
Из ее сердца, а не головы, расплылось облако спокойствия, как чернила в чистой воде. Он держал ее за руку, она повернулась к тем воспоминаниям. Он опустил вуаль на картинки, сделав детали мутными. Шептал ей слова поддержки.
Напоминал и обещал ей, что она была в безопасности.
Ее дыхание замедлилось, и она смогла прошептать:
— Не знаю, что бы я без тебя делала.
Глубокий вдох, чтобы успокоиться, глоток бренди на всякий случай. Пора.
— Дело в том, — сказала она небольшой компании, — что я стала самоуверенной.
Она замолчала на миг, ожидая комментарии с сарказмом, но их не было.
— Давно люди не были мне угрозой в бою один на один. Не с… моей помощью. И я уже одолевала Лизетту один раз. Она знала, как меня задеть, чтобы я не думала. Я… То, что она сделала до того, как я вернулась…
Она должна была произнести имя Александра, хоть и казалось, что она ведет себя неуважительно. Многие из собравшихся не знали историю Шинс. Но они узнали, что фейри были вовлечены в это, оправились от ран от этого открытия, и Ольгун смог объяснить ей, как Лизетта узнала. Существа страсти, эти духи могли пронюхать, какие места и люди были важны для нее. Лизетта могла не знать, почему Делакруа был важен для нее, но она знала, что он был таким.
Виддершинс впилась ногтями в ладони до кости, как ей казалось, и рассказала, что увидела в убежище, и что потом обнаружила на других могилах.
Робин открыто плакала, когда она закончила, из-за произошедшего с Женевьевой, которую она любила, ее так же любила и Шинс. Фостин обнимала ее, шептала и нежно укачивала. Ренард и Игрейн побледнели, а потом он посерел, словно боролся с тошнотой, а жрица покраснела от возмущения. А Эврард….
Один взгляд на его искаженное от ярости лицо и лед в глазах, и Шинс вспомнила, почему даже без бога или фейри на своей стороне он был угрозой, когда этот гнев был направлен на нее.
И только у него пока что не было личной причины презирать Лизетту Суванье.