Сюда могла влезть сотня, если нужно, часовня подходила для десятка гостей.
Десятка плюс Сикар. И его союзники, хоть они еще не вошли. И немного солдат церкви.
Те, кто не знал традиционную форму, рассмеялись бы над стражами в их ярких панталонах и туниках с пышными рукавами, с их блестящими нагрудниками и узорами на шлемах, с их старыми алебардами, которыми они не могли нормально взмахивать в небольших комнатах и в узких коридорах Базилики.
Любой, кто видел их в действии — с этими пиками, пистолями или мечами в дуэли, точно не смеялся бы.
То, что они стояли настороженно, были рядом с выходами, а некоторые — возле собравшихся аристократов, делало их еще менее забавными.
— Покончим с этим! — Шарль Думерж, барон д'Орейль, аристократ с кривыми конечностями и жидкими волосами. Он напоминал хорька. — Вы шантажом заманили нас сюда, так что говорите.
— Шантажом? — невинно спросил Сикар. — Я просто попросил вас, как лидеров нашего славного города.
— Ближе к теме, ваше преосвященство, — сказала Беатрис Лючень, но с ноткой веселья.
— Ах, простите, ваша светлость. Если позволите, еще миг неприятных дел… Стражи?
Спины и алебарды выпрямились, многие аристократы вздрогнули.
Епископ взглянул на листок, бормоча под нос, и кивнул.
— Его, — он указал на одного из гостей, который тут же побелел. — Его. Ее. Ее. И… — он указал на Думержа. — Его.
— Минуточку…! — начал барон.
— Вы можете отвести пятерых мадам и месье в мой кабинет? И держать их там, пока я не прикажу обратное?
Многие голоса возмущались. Думерж был среди них. Даже некоторые из не названных кричали, будто забавляясь.
— Мы не можем разобраться с заговором, — сказал Сикар, прерывая их, — когда заговорщики тут, верно?
Все, кроме пятерых выбранных, замолчали, а те пятеро протестовали вяло. Когда Сикар отметил, что все выбранные были из Домов, что не пустили солдат на улицы, они должны были понять, что он раскусил их. Но они не были готовы к прямому обвинению, особенно, когда в объявлении не было ни капли сомнений.
Еще немного криков, воцарился хаос, но, когда все было сказано и сделано, собрание стало меньше на пятерых участников, и солдаты церкви остались грозными.
— Господа, которых я убрал, — сказал Сикар оставшимся, — представляют лишь часть большого заговора. Некоторые из Домов поменьше заняты незаконной деятельностью. Важно, что вы…
— Не могу не отметить, — сказал барон Мерчанд, крупный, но ужасно высокий мужчина, который казался спокойным, если его не выводили, — что наши пять отсутствующих коллег были из Домов, чьи священники якобы могут защитить их людей и граждан Давиллона от угрозы, с которой не может справиться церковь. Если вы назовете и другие такие дома заговорщиками, ваше преосвященство, вы можете вызвать у нас сомнения.
— Вы верите, месье, что я обвинял бы аристократов города при нынешних невзгодах, чтобы убрать политических соперников?
Лицо Мерчанда говорило за себя.
Епископ вздохнул, прошел к иконе Вечного ока, поцеловал кончики пальцев и легонько коснулся ими святого символа.
— Мы так и думали, — признался он, — Потому не я расскажу вам об этом.
Он махнул на один из дверных проемов. Ближайший солдат подошел по сигналу, открыл дверь и впустил троих, только один из которых напоминал нарядом аристократов в комнате.
— Игрейн Вернадо, — сообщил Сикар, — жрица, что в хороших отношениях с матушкой-церковью. Месье Ламберт… переживающий житель города с полезными связями. Думаю, многие из вас уже знают Эврарда Дарраса.
Первые двое склонили головы с уважением, третий снял шляпу с головы и поклонился по-настоящему.
Трио быстро описала основу (сильно исправленную) плана Лизетты. К сожалению, хоть говорил Эврард, его товарищи-аристократы не верили ни слову.
Они не доверяли источнику — у отпрыска Даррасов могли быть политические амбиции, жрица могла слушаться Сикара, и они ничего не знали о Ренарде.
Они не верили, что у кого-то есть власть или влияние сделать то, что якобы сотворила Лизетта, они бы это заметили. Это было безумием.
И они фыркали от историй о Сумрачном дворе или монстрах на дорогах у Давиллона. Многие отказывались верить, что сверхъестественное произошло в прошлом году в деле Ируока. И даже те, кто верили, отвергали возможность повторения. Это они не понимали.
И в такую атмосферу вошла Шинс бодрым шагом, на ее плече висел побитый и бессознательный командир стражи, как мешок бородатой, одержимой и слюнявой картошки.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ