За окнами ревел гром, парируя ей.
— Скажи хоть, — прохрипел Эврард, — что мне досталась самая красивая из вас, потому что я этого достоин.
Шипы роз обвили меч, который он едва успел поднять, царапая сталь еще сильнее. Он был умелым дуэлянтом, но даже не пытался отбиваться, ведь знал по собственному опыту, что обычный меч не навредит существу.
Нужно действовать иначе.
Прутья с шипами отступили, готовясь к новой атаке, и он бросил рапиру следом за ними. Он не навредил, но это заставило ее отступить на шаг. Этого мига хватило, чтобы Эврард дотянулся до мечей, которые лежали грудой, к которым он и пытался подобраться с каждым шагом и падением.
Оружие было слишком толстым для рапиры. Это был длинный меч.
Странно, что клинок сиял тускло, это был не блеск стали.
— Это сделали, — сказал он, вытирая кровь с губ, — после нашей стычки с Ируоком в прошлом году.
Существо зашипело, услышав имя, и звук напоминал треск ветки.
— Так что тут святой символ. И это железо. Чистое.
Он взмахнул мечом пару раз и занял защитную стойку.
— Попробуем снова?
* * *
Дождь превратил золу и пепел в густую пасту, что липла к ногам, смешивалась с грязью и хлюпала. Ручьи с сажей стекали по деревянному скелету — части еще стояли — и были черными в свете луны и фонарей.
Запах жареного мяса и алкоголя ощущался даже среди сильного запаха недавнего пожара.
— Мы отстроимся? — спросила Робин в сотый раз, выдавливая слова сквозь всхлипы, делая медленные шаги.
Фостин уже придерживала возлюбленную за талию, помогая ей идти среди развалин «Дерзкой ведьмы». Она прижала Робин к себе.
— Конечно. Ты слышала Шинс. Будет лучше, чем было!
— Но не будет так, как было!
— Не будет, — Фостин повернула Робин, чтобы обнять ее обеими руками. Они смотрели друг на друга, дрожащие, промокшие, волосы прилипли к головам из-за дождя, а потом они крепко обняли друг друга. — Не будет, любимая. Но ничто уже не будет прежним.
Робин всхлипнула в ответ, но кивнула в плечо женщины.
В дальнем конце развалин ждала Шинс, обвив себя руками, глядя намеренно в пустоту. Она щедро дала паре побыть наедине, но она, на самом деле, почти забыла, что они были тут, почти забыла, где была.
«Ведьма» занимала большое место в ее сердце, но она обсуждала кое-что важнее. В отличие от ее друзей неподалеку, она дрожала не от холода.
— …я не хочу! — она не должна была уметь кричать под нос, но она говорила так тихо уже долгое время, так что научилась трюкам. — Боги, Ольгун, ты — часть меня! Это как просить меня отдать мое чувство юмора или легкие… Не знаю… как лишить меня знаний или воспоминаний. Но ты… — она была рада дождю, он не только скрывал слезы от Робин и Ольгуна, но и позволял ей отрицать, что она плакала. — Нам везло последние годы, и мы знаем это. Если со мной что-то случится… О, хватит! Это возможно! На прошлой неделе, если бы не пришли Ренард и Игрейн… — она сжала себя сильнее, пока не захрустели ребра. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я все равно умру. Не в ближайшее время, но все же. Но ты? Ты должен идти дальше. Ты должен жить вечно. Я не… ты не можешь лишиться этого. Я не могу… — она зря притворялась, что держится, ее всхлипы чуть не заставили ее согнуться. — Я не могу быть причиной, по которой ты потеряешь это. Мы говорили об этом с самого начала. Мы знали, что это должно произойти, — каждая буква была усилием, она едва могла стоять от этого. Ее горло так сдавило, что она подумывала, что Ольгун что-то делал с ней, пытался помешать говорить. Но она знала, что он не стал бы так делать. — Мне нужно это сделать. Ради тебя! Пойти к Сикару и…
Перед ней появились четкие картинки. Она видела все хорошие мгновения жизни с Ольгуном. Все победы и радости. Все удобства.
А потом боль одиночества, какую она не знала, что было больше, чем пространство между звездами на ночном небе.
Он был готов рискнуть смертью — бессмертный хотел убрать одну руку с вечности — чтобы остаться с ней.
Это было слишком. Что-то в ней растаяло.
— Конечно, ты сейчас так думаешь, — всхлипывала она. — Но через десять лет? Сто? Тысячу?
Его хватка стала сильнее. Она ощущала, как он вплетался в ее воспоминания и мечты, обвивал ее душу. И, несмотря на слезы и уверенность, она невольно покачала головой и улыбнулась.
— Ладно, ладно! Пока решать не будем. Еще есть время. Я пока из команды не ухожу.
Ее улыбка стала шире от вспышки радости в ней.
— Точнее, я пока тебя не выгоню. Большой ребенок, — она рассмеялась, хоть еще минуту назад сомневалась, что сможет это сделать, из-за его реакции.