Что-то в глубине Виддершинс порвалось. Не физически, это было не так просто, хоть тело и было изранено. Нет, что-то ментальное. Эмоциональное.
Духовное.
Она была пустой, словно ее выскребли ложкой. Тьма ночи вдруг надавила на нее, и каждая капля дождя была шипом. Она осталась одна, такого одиночества она не помнила. Так было, когда она потеряла родителей.
Боль заставила забыть о руке. Эта боль была как при конце света.
— Ольгун?
Невозможно, но ее слова будто разнеслись эхом в пустоте разума.
— Ольгун?
Ничего. Тишина.
Виддершинс с отчаянием всхлипнула. А потом, хоть ее ноги могли вот-вот отказать, она прижала ладонь к стене и поднялась на ноги.
Она повернулась и поймала взгляд Лизетты, улыбающейся так широко, что с уголков губ стекала кровь, смешиваясь с черной слизью.
«Конечно», — Ируок мог ощущать Ольгуна. Наверное, могли и другие. И они знали…
Но он будет жить. И она, хоть и в его воспоминаниях.
Ее будут помнить вечно. Это было не так и плохо.
«Сикар, Фостин… спасибо».
Хоть ее кулак дрожал, ее хватка на рукояти казалась слабой, но Виддершинс подняла рапиру. Ольгун или нет, если она падет от руки Лизетты, то она падет, сражаясь!
И празднуя сквозь горе то, что падет одна.
Почти ослепленная дождем и слезами, Шинс заняла защитную стойку и ждала наступления конца.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Все произошло очень быстро.
За мгновения его оттащили от, как он считал, самой важной смерти с начала времен. Той, которую он всегда будет любить больше всех.
Когда он впервые ощутил прикосновения новых душ, новых последователей, он был потрясен. Он потерял секунды от шока, от недоверия. Зов других — не слова, не песня, и божественное разделение, связь, которую он в последний раз ощущал задолго до Давиллона, ошеломила его. Он не мог думать, не мог действовать.
Это было всем, чего он хотел, по чему скучал, чего боялся никогда больше не получить.
В тот миг он готов был умереть, все отдать, если бы мог провести хоть минуту с ней, но даже боги не могли иметь все.
Другие смертные верили, даже больше, чем верили, поклонялись. Боги Священного соглашения, хоть церковь могла и не одобрить официально, приняли его с распростертыми объятиями, зная, что он и Адрианна сделали для их людей. У Ольгуна не было выбора.
Хоть он боролся, хоть желал этого, хоть даже молился, он не мог остаться. У него была лишь секунда с ней, не больше.
Но даже за секунду божество могло сделать многое.
В тот миг он стоял в обоих мирах. Связь с Адрианной была такой, какой не было ни у одного бога со смертным, и это был его первый доступ к силе и власти Священного соглашения. Этого еще не хватало, чтобы забрать ее или убить существ, угрожавших ей. Этого не хватало, чтобы изменить физический мир.
Но фейри не были существами физического мира. В своей сущности, как бы они не старались быть плотными, они были существами духа. А дух…
Тут боги могли играть, и у Ольгуна и Адрианны тут были свои союзники.
До того, как он пропал из Виддершинс, Ольгун потянул свои новые силы, новые знания. Между мирами он открыл дверь, что обычно открывалась только в одну сторону, и он позвал изо всех сил.
Он позвал, и они ответили. Не ради него.
Все четверо. Из любви к ней.
* * *
Она не понимала сперва, что видела. Наверное, то была иллюзия, смесь тьмы и грозы, боли и слез. Огни и движение стали иллюзией чего-то большего.
А потом она поняла, что не умерла. И что Лизетта не бросилась убивать…
Она пятилась.
Шинс в смятении вытерла глаза, кривясь от боли, ведь использовала раненую руку, чтобы не убирать рапиру. А потом смогла видеть.
И она видела, но, если бы ее враг не пятилась, она бы ни за что не поверила.
Они были едва видимыми, сияющими силуэтами в свете фонарей и молний. Дождь и ветер проходили сквозь них, вызывали рябь, но не вредили. Первые двое, потом третий и четвертый появились на дороге между противниками. Виддершинс не слышала, где, но вдали захлопнулись врата.
Лизетта что-то кричала, ее голос все еще сливался с ее неестественными союзниками, но Шинс не различала слов. Она смотрела, пытаясь различить фигуры. И хоть она не должна была видеть такое, она видела.
Виддершинс забыла, как дышать. Ее рапира застучала по брусчатке, и только ветер не давал ей упасть.
Первый призрак посмотрел на нее, приподнял широкополую шляпу в дружеском приветствии. Он вытащил рапиру из-под темной табарды, которая хлопала вокруг него, хоть порывов ветра не было. Шинс увидела на табарде флер-де-лис, знак стражи города.