— Интересно, — отметила Лизетта, — если их игры убьют тебя раньше, чем ты истечешь кровью насмерть, они ощутят, что бог умер?
«Не так. Все не должно было произойти так. Прости, Ольгун…».
Жуткое существо подняло руку для удара, но Шинс даже не видела этого сквозь слезы.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В этот раз сон был другим.
Епископ Сикар проснулся с криком, его щеки блестели, бороду пропитали слезы. Но он не узнавал картинки, не понимал значения кошмара.
Он знал, что кто-то где-то страдал. Где-то мир был на грани потери чего-то незаменимого.
Сикар снова уткнулся лицом в ладони. Он долго горевал, не зная, по ком плачет.
* * *
Она не помнила свое имя, даже какую-нибудь букву из него. Все о себе пропало. Если до этого ее мир был в агонии, теперь не было мира. Не было сознания.
Не было ощущений.
И памяти.
Как и не было желания, чтобы это прекратилось, потому что она не помнила, было ли когда-нибудь не так.
Она кричала постоянно и отчаянно, не осознавая, что кричит. Тело, разум и душа разбивались, по ней безжалостно бежали трещины, которые, если они станут шире, уже не заживут. Но ей было все равно, потому что она не знала, что могла сосредоточиться, а вокруг нее смыкалась бездна…
Что-то еще? Было что-то еще? Она не понимала, что это, но что-то медленно возвращалось, и она это слышала. Не ушами и не в голове, а где-то между.
Она кричала, и он кричал с ней. Агония была не только ее. Он страдал, и она не знала, что он мог так страдать.
Он? Ольгун!
«Ольгун? Тогда я…»
Она открыла глаза, и это было вторым самым сложным поступком в этот миг.
Сложнее всего было вспомнить, как быть Виддершинс.
Но она была ею. И вспомнила. Потому что он нуждался в этом.
Она видела только пол, на котором лежала, темный камень покрывали пыль и грязь. В углу ее поля зрения был комок чуть ярче по оттенку, и это могла быть ножка стола или…
Стол. Стол Скрытого лорда.
Эта секунда зрения будто открыла ей и другие ощущения. Комната окружила ее. Она вспомнила, где была. Она ощущала запах сапогов, что годами ходили по этому камню, благовония почти рассеялись в воздухе, а еще она ощущала запах — и вкус — крови, что лилась из ее рта.
Она слышала насмешки Лизетты, радующейся, что она нашла себе кого-то лучше «слабого и трусливого бога», который бросил ее в миг, когда она нуждалась в нем больше всего, и как ее союзники сделают церковь жалкой, как Скрытый бог.
Она слышала далекий смех детей, они ворковали и хихикали, а еще дышали существа размером с детей.
И она слышала слабый свист прутьев существа в воздухе, они снова опустились на ее спину.
«Боги, как больно!» — она снова невольно закричала, и только вой боли Ольгуна не дал ей снова ускользнуть во тьму. Это было не так ужасно, как рана в живот, но эти раны все появлялись. Она ощущала, как ее кожа опухала, разрывалась, кровоточила, горела…
Но были не просто раны от ударов, при этом она словно деградировала физически и морально. Магия внутри была ядовитой, не святой, извращенной.
И это, как она поняла, когда ее разум смог проясниться, объясняло реакцию Ольгуна. Он не просто испытывал боль сквозь нее, как бывало обычно, он не просто боялся за себя и за нее. Он ощущал удар каждого «пальца», его сущность рвалась не хуже ее кожи.
Она задумалась, поежившись, испытывал ли ее бог хоть когда-либо такую прямую боль. Она ощущала себя ужасно, но для нее это не было новым! Бедный Ольгун…
Существо снова подняло руку, Шинс напряглась в ожидании следующего удара, а Ольгун заскулил.
Раскаленная ярость растеклась по венам Виддершинс. Ее крик становился все громче, терзал ее горло, уже пострадавшее от желчи из желудка, но это был уже не крик боли.
Мучитель снова опустил прутья-хлысты, а Виддершинс, что поразительно, поднялась на ноги навстречу ему.
Она не перестала чувствовать боль. Она ревела в ней, огонь лизал ее спину и живот, впивался раскаленными добела кинжалами в каждый ее нерв. Обрывки ее одежды были в крови, прилипли к ее коже. И только эта кровь мешала, опустив взгляд, заметить те части ее тела, что не должны были видеть свет дня.
Это не пропало. Она ничего не избежала. Шинс знала лишь упрямый гнев, что не давал ее телу упасть как пустой мешок.
Но в этот освобождающий миг свободы ей было все равно.
Лизетта и даже фейри были смешно ошеломлены, не смогли отреагировать. Кулак Шинс сжал три «пальца» существа и дернул, выводя его из равновесия. Она еще кричала, но голос становился хриплым, и все тело последовало за ее рукой в сильном развороте. Ее враг пошатнулся, чуть не врезался в нее сзади, локоть другой ее руки стукнул его по переносице.
Фейри, как она знала, не сильно страдали от ран, но помощь Ольгуна делала ее исключением из правил.
Воя от боли, существо отбросило ее в другую часть комнаты. Она врезалась в дальнюю стену и рухнула кучей, все нервы кричали, весь мир искрился и вспыхивал. Но она видела кровь, хотя это больше напоминало разбавленную акварель, текущую из носа ее мучителя.
И, как она заметила, когда зрение начало проясняться, из носов его товарищей размером с детей.
Далекий смех пропал. Фейри, главари и подчиненные, уставились на Виддершинс, словно не знали, на что смотрели. Лизетта раскрывала рот, но была впервые лишена дара речи.
Хоть на ее лице была маска крови, покрывшей ее губы и подбородок, текущей сквозь зубы, Виддершинс широко усмехнулась им.
Они собирались убить ее, и она не могла надеяться на другое. Ей было нечем сражаться. Они могли разорвать ее.
Но она испачкает их. Они ударят ее всем, завалят ее пытками, а она оставит на них кровь. Они не получат идеальную месть, легкую победу. Нет уж.
Это было лучшим вариантом в таких обстоятельствах.
Не только Шинс была потрясена своими усилиями. Лизетта и ее союзники миг шипели друг на друга, и фейри растаяли. Они стали тенями вокруг рыжеволосой воровки, а потом и эта тонкая вуаль пропала. Осталась Лизетта, но с нечеловеческой магией.
— Я впечатлена, — она прошла по комнате, медленно стуча сапогами. — Честно. Я все напоминаю себе не недооценивать тебя, а ты все равно удивляешь меня.
В паре шагов от места, где лежала Шинс, Лизетта остановилась и присела, чтобы они лучше видели друг друга.
— Ты все еще опаснее, чем должна быть, — отметила Лизетта. — И хоть я обычно поступаю не так, даже я думаю, что такую решимость нужно поощрять. Так что пыток больше не будет. И боли тоже, — она вытащила из-за пояса маленький пистоль. Под ее большим пальцем щелкнул молоточек, звук казался оглушительным. — Пора покончить с этим. Может, ты сможешь увидеть своего маленького бога.
Дуло перед ней казалось открытой пещерой. Подавляя все оставшиеся инстинкты, Шинс отказывалась закрывать глаза.
Все произошло так быстро, прозвучал выстрел, и Шинс не сразу поняла, что не мертва.
Первым был выстрел снаружи комнаты, он разнесся эхом в замкнутом коридоре. Лизетта испуганно отпрянула и вскочила…
Второй выстрел сорвал дверь приемной Скрытого лорда с рамы.
Только положение Шинс у стены рядом с той дверью — бывшей дверью — спасло ее от удара, который она никак не могла избежать в своем состоянии. Уже истерзанные, ее разум и ощущения потрясли ее. Она видела лишь быстрые неподвижные картинки происходящего, звон в ушах сменился тишиной, порой доносились отдельные звуки.
Пыль и кусочки камня сыпались сверху, как засохший весенний дождь.
Клубы дыма валили сквозь дверной проем, облако удушало…
Лизетта отлетела по комнате, схватилась рукой за стол, пока катилась по нему, и подняла себя с силой, которой не должна была обладать, а потом укрылась за…
Ревели выстрелы, летели щепки, пули попадали по дереву и камню…
Голоса кричали за дымом, слова сталкивались и боролись друг с другом, и Шинс ничего не понимала…
Кровь лилась на камни из открытых ран, и Шинс смотрела, поражаясь рябью, пытаясь вспомнить, почему это важно…