Свои плечи она пропихнула в окно (вместе со всем телом), ставни закрылись за ней раньше, чем приближающийся — Арчибек или кто-то еще — смог приоткрыть дверь кабинета.
Не самый незаметный выход, но удача — может, с помощью Ольгуна, хоть Шинс и не просила — была с ней. Окно командира выходило на маленькую улицу, к одной стороне здания, а не к проспекту. А еще сгустился туман перед ливнем, что мог начаться в любой миг, и прохожие вряд ли видели ее выход. Шинс вызвала несколько странных взглядов и фраз, но ушла раньше, чем кто-нибудь успел сбегать за стражей.
Она обвила себя руками, лишь порой вытирала воду с лица и убирала пряди волос. Виддершинс вернулась к окружению приятнее. Холодная одежда прилипла к коже, и Шинс дрожала, а влага в воздухе такой густой, что вобрала в себя вкус запахов общества. Она была почти уверена, что с повязкой на глазах узнала бы любую часть города по запахам.
Потому она почти сразу заметила, когда в букет запахов добавились огонь и дым. Пепел жалил нос, резкий запах того, что раньше было деревом… запахи доносились до нее облачками, но оставались в памяти, она кашляла, глаза слезились не из-за погоды. Из-за горящего здания…
Огонь покончил с ее детством, резко изменил ее жизнь впервые за множество раз. Ей было не по себе от этого запаха, особенно, когда он возникал внезапно. Она не представляла, как огонь занялся в такую погоду, но он точно был сильным.
Это точно было связано с хаосом в городе. Но было достаточно далеко, чтобы Шинс не видела столб дыма в тумане, и, хотя ветер не был сильным, она видела, что дым не доносился до нее от чего-то поблизости. Каким бы сильным ни был огонь, в такую погоду он не сможет разгореться и выйти из-под контроля.
Она ощутила укол сочувствия к тому, чье место горело (или места), ощутила вспышку гнева на Лизетту за то, что страданий становилось больше из-за ее махинаций. Но в глубине души Шинс ощущала облегчение.
Было приятно вспомнить, что не все плохое в Давиллоне было ее проблемой.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
«Как, ради всех богов Соглашения, меня втянули в это?».
Эврард Даррас шел — скорее «топал», хоть он посчитал бы такое описание недостойным — по камням, что потемнели вечером и были мокрыми от постоянной влажности. Ветер хлестал по его длинному пальто у лодыжек, он собирал краем ткани грязь, что отлетала от его ног, с его треуголки падали капли. (Во многих кругах Галиции эти шляпы были популярны, но Давиллон не догнал эту моду. Конечно). У каждого третьего фонаря он заставлял себя отпустить рукоять меча, опустить руку, но ладонь снова оказывалась на оружии, словно действовала сама.
О, он узнал это настроение. Он хотел, чтобы его нашла беда, хотел, чтобы кто-то дал ему повод выместить немного агрессии. Он понимал чувство, но не мог подавить его. Его кожаная перчатка захрустела, он тихо зарычал.
Ему не нравилась эта женщина! О, он начал уважать ее после дела Ируока, и он уже не питал шипящие угли ненависти, которые когда-то ощущал, но это было близко к доброте. Ему не нравилось ее поведение, ее присутствие, ему не было дела до ее друзей — но он все еще ощущал немного вины перед девушкой, Робин. И он не простил воровку за то, что она ограбила башню его семьи в годы, когда клан Даррас был «политическим гостем» в Раннанти. Он хотел просто больше не видеть ее (и, может, вернуть рапиру, что она украла).
«Так как она меня уговорила на это?!»
Ему повезло обнаружить брошенную бутылку, что было редкостью в этом неплохом районе. Он ударил по ней ногой с вредным и детским смехом. Она разбилась о чей-то порог, и от шума залаяла собака неподалеку.
Он знал, как это ощущалось.
Слова той воровки были правдой. Имя и честь семьи были для него важными, и он не мог дать людям страдать, когда был в силах остановить это, и он ощущал, что эти фейри решили закончить начатое в прошлом году задание.
Он признался только себе, что его вел и страх. И если ему придется столкнуться с жуткими монстрами, типа Ируока, то он хотел, чтобы это произошло по его плану, а не их.
Но это не объясняло всего. Желание сохранить имя Даррас, помочь людям были далеко от порыва «вызваться охотиться на монстров и преступников». Эврард не был ни профессиональным солдатом, ни стражем, хоть сражался в дуэли лучше многих из них. Но если бы он отказался в этом участвовать, честь его и его семьи не пострадали бы.
«Так почему тогда я…?»
Сзади раздались крик и тихий хруст. Едва успев подумать, что нужно быть осторожным с желаниями, он развернулся, занял защитную стойку, выхватив рапиру из ножен.
И увидел, что его навыки не требовались.
* * *
Виддершинс бежала и прыгала по крышам — только по самым гладким крышам и через небольшие бреши, ведь она еще не полностью восстановилась даже с помощью Ольгуна — и преследовала Эврарда улицами. Точнее, она преследовала двух мужчин в жалких плащах и больших ножах, которые плохо скрывались под одеждой, они шли недалеко от него.
Она была почти уверена, что они следили за ним, и она перестала сомневаться, когда они остановились в тот миг, когда он замер, чтобы ударить ногой по бутылке. Они не хотели, чтобы их заметили.
— Давай-ка, — выдохнула она Ольгуну, ощущая его магию в своих мышцах, плоти и кости, — заметим их.
Шинс спрыгнула на плечи одного, под ее ногами раздался хруст, и он сложился под ней. Он смог вскрикнуть. Она ощутила укол сочувствия, но… это было лучше, чем если бы она подошла и зарезала его.
Так ведь?
Сложившийся человек, еще и так, как природа его не сложила бы, был неустойчивой подставкой, и даже усиленные рефлексы Виддершинс не были идеальными. Она шагнула к товарищу раздавленного мужчины.
Он застыл на месте, его разум и ощущения спорили насчет произошедшего, и Шинс решила воспользоваться этим.
(Просто ее прыжок врагу и Эврарду мог показаться спланированным и намеренным. Но она не призналась бы в этом и под пытками, а свидетели не слышали смех Ольгуна из-за этого).
Шаг стал перекатом, и ладони девушки шлепнули по влажной брусчатке. У бандита на лице успело мелькнуть странное выражение, а потом подошва сапогов Виддершинс врезалась в его лицо. Когда все было сделано, и пыль улеглась, он лежал, растянувшись на брусчатке, а Шинс с удобством сидела на нем. Удара могло и не хватить, чтобы он потерял сознание, но тот факт, что Шинс сидела, опустив ногу на его горло, убирал все сомнения.
— Вечерок, — сказала она, когда Эврард подошел ближе, его кулаки и челюсть дрожали.
— Рисуешься? — рявкнул он.
— О, нет, — не совсем. — Тут некого впечатлять.
— Я мог с ними разобраться!
— Да, если бы ты заметил их. И будь они нормальными ворами, — она встала, потянулась, пока ее спина не хрустнула, а потом побрела в ту же сторону, куда шел Эврард до этого. У него не было выбора — и он все еще шел в ту сторону — и аристократ присоединился к ней.
— Нормальные воры? — осведомился он.
— Да. Как те, что хотят тебя обокрасть. Это нормально.
— А какими еще они могут быть?
Шпионы Лизетты, узнавшей, что ты был в бою с Ируоком, и, возможно, заметившей, что ты задаешь вопросы. Ты мог бы убрать их, но, если их задачей было просто проследить, работаешь ли ты с нами, и где мы, ты бы и не понял, что они тебя преследовали. Пока искатели не зарезали бы нас во сне. Огнем.
— Зарезали о…?
— Так они не видели, куда ты шел, и что их ударило.
— А какая ты? — спросил Эврард.
— А?
— Кто или что?
— Мило, — сказала Виддершинс. — Пару лет практики, и ты станешь веселее.
— Я… — он резко опустил взгляд, что-то отвлекло его. — Ты с рапирой.
— Как и ты, — парировала она.
— Да, но, когда ты ушла, у тебя не было рапиры. Ты просила, чтобы я одолжил тебе.
Она пожала плечами.
— И ты отказал. И я одолжила у другого.
— Ясно. И этот кто-то знает, что ты «одолжила» его меч?
— Думаю, уже знает…
Шаги, шепот прохожих, шипение капель воды, попавших в горящие фонари. Но в остальном — тишина.