— Верно. Но… ты просишь нас поверить в заговор многих благородных Домов. И их священников. И стражи. И воров.
— Да, но…
— И, если я не ошибаюсь, ты хочешь разобраться с этим заговором, поведав это нам, использовав наши Дома и правительство города против этих сил? Зачем еще говорить это нам, если ты не надеешься, использовать нас в бою?
Шинс шаркала ногами, не спеша отвечать, и Эврард помог ей:
— Вы почти угадали, ваша светлость.
— Но мы не можем принимать такие решения на вере или уверенности. Мы должны знать, Виддершинс. Мы — я — должны знать, что тебе можно доверять.
Если бы горшок из снега вернулся в тот миг, Шинс не ощутила бы его, онемев.
— О чем вы? — спросила она, хоть понимала, какой ответ получит.
— Откуда ты знаешь, что делать, Виддершинс? Откуда ты все знаешь? Кто ты?
Годами. На этот вопрос она не отвечала годами. Он оставался свежим в ней, не заживал, в отличие от раны от клинка Лизетты. Жаркая кровь, искалеченные тела друзей и единомышленников.
Осознание конца света, ужас и отчаяние, когда все решили, что она в ответе.
Никакие путешествия, скорость и ловкость божества не позволяли ей уйти от этого.
Но… она не хотела отказываться отвечать. Не с таким на кону.
И… может, пришло время. Хорошо это или плохо, но пора было сбросить бремя.
— Вы не вспомните.
Хриплый и тихий голос подавил волну конфликта в комнате. Ее друзья спорили с герцогиней, но никто из них не знал правду. Они пытались защитить ее, позволить ей хранить свои тайны. Она не забудет этого.
Но да. Пора.
— Вы не вспомните, — сказала она тверже, — но я почти всех вас уже встречала. Когда была младше.
— Где, дитя? — спросила мягко Лючень.
Последний глубокий вдох, она представила, как целует Ольгуна в щеку, которой у него не было.
— В основном, ваша светлость, на балах Дома Делакруа.
— О, боги… — герцогиня поняла. А остальные? Они не понимали.
— Меня звали, — Виддершинс признавалась, казалось, впервые за десяток жизней, — Адрианной Сатти.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
«Стоит рассказать ей».
Не слушая какофонию разговора вокруг, Ренард Ламберт отклонился и посмотрел поверх плеча аристократа на воровку, которую всегда знал — и думал, хоть и слышал другие имена — как Виддершинс. Она лежала на дальней скамье, опустив лодыжки на соседнюю скамью, глядя на потолок. Или она не переживала из-за того, что обсуждали ее суд и казнь, или она хорошо притворялась. Но ее отношение ко всему входило в список того, что ему нравилось в ней.
«Я должен сказать ей. С властью Лизетты, еще и гильдия… Даже если план сработает без ошибок, нет гарантий, что мы с ней выживем. Я должен сказать ей».
Но… зачем? Что хорошего будет? Она о нем так не думала никогда, это он знал без сомнений. Что вдруг изменится? Он ждал, что она бросится в его объятия?
«Да. А потом мы назначим епископа Сикара новым Скрытым лордом».
Это будет для нее еще одним бременем, еще одной сложность. И для чего? Чтобы ему стало лучше? Потому что он не сможет жить, если она умрет, не зная?
«Она умрет. Куда уже хуже?».
Нет, это было эгоистично. Лучше оставить это. Он давно решил не говорить ей, ничего не изменилось. Может, они оба выживут…
Ренард замер, огляделся и не понял, когда успел встать и пройти к дальней части комнаты.
«Боги, нет! Я не буду… Но если я ошибся? А если есть шанс?».
Он уже почти потерял последний шанс. Он все еще ощущал пустоту, сердце билось в горле, желудок сжимался, когда он вспоминал, как она выглядела пару дней назад. Как от ее окровавленного и сломленного вида он чуть не закричал. Как, когда она начала приходить в себя, он предложил группе разделиться на время. Он боялся того, что скажет ей…
Даже сейчас Ренард моргал от воспоминания, стиснув зубы, чтобы не плакать.
«Я не могу узнать? Ради нас обоих? Я не должен…».
— Простите, месье Ламберт?
— О, — Ренард отошел и поклонился, отошел, пропуская епископа. — Конечно, ваше преосвященство.
Сикар благодарно улыбнулся и пошел дальше — прямо к месту, где сидела Шинс.
Это был знак? Тихо вздохнув, Ренард вернулся на свое место.
«Позже. Если мы переживем это, я скажу ей позже…»
* * *
Боги знали, сколько времени прошло — они-то знали, но она не спросила у того, кого знала лично — с тех пор, как Виддершинс закончила свою историю.
Она впервые поведала всю историю своей жизни. Не наставнику, не любимому, не верному другу, а аристократам»
«Даже в моем уголке мира эти аристократы требуют особых привилегий, да?».
Она попробовала сначала участвовать в разговоре, что последовал за ее речью — в разговоре, спорах, угрозах — но быстро устала от этого. Тогда она ушла в дальний угол часовни и делала вид, что не замечает, как глаза с недоверием следят за ее движениями.
Судя по изменениям речи, что отражалась от стен часовни, они еще не успокоились.
Дерево скрипнуло, дрогнуло под ней, приняв чей-то еще вес. Шинс смотрела наверх.
— Я не привык к такой перспективе, — сказал ей епископ, — смотреть на Вечное око с места паствы. Мне стоит делать так чаще.
— Вы бы видели его с люстры, — сказала она. — Так они решили, кто купит веревку, на которой меня повесят?
Сикар фыркнул.
— Уверен, некоторые из них были бы рады отдать свои пояса для такого дела, — он посерьезнел. — Ее светлость решила, что во время кризиса твоя вина или невиновность не важны. Их священники подтвердят твои слова насчет нынешней угрозы, и они поверят твоим словам пока что.
— Это, — отметила Шинс, качнув носком сапога в сторону собравшихся, — не звучит как согласие. Или я все это время что-то делала не так.
— Нет, ты слышишь одни и те же слова. Что тебе нельзя доверять, и твоя история о демоне, убившем последователей Ольгуна, смехотворна. Но ты не должна была признаваться, что ты — Адрианна Сатти, если бы ты врала. Думаю, это убедило герцогиню.
— Так все еще обо мне? Они даже не дошли до…
— О, нет, я рассказал им о плане. Но все те же аристократы, что против тебя, высказались и против плана. Неправильно. Незаконно. Плохо. Нужно больше времени. И так далее. Но все решено, кроме некоторых гордецов. Ее светлость и другие убеждены, и я тебя поддерживаю. Это помогло.
Шинс выпрямила и скрестила лодыжки.
— Может, они и правы, — отметила она. — Даже вы сказали, что не знаете, законно ли это.
— Есть сомнения, да. Моя власть епископа — важный фактор, и мне дали больше свободы, учитывая ситуацию между Давиллоном и матушкой-церковью. Но такое, насколько я знаю, не пытались сделать. Но как только прибудут другие священники, и нас соберется нужное количество, должно быть… достаточно законно.
— Ха. Теперь вы звучите, как один из нас, ваше преосвященство.
— Ох, мне придется покаяться.
Шинс опустила ноги на пол и повернулась к нему впервые с начала их беседы.
— Это был сарказм, Сикар? Я не думала, что вы так умеете.
— Не умею. Наверное, это чудо.
Она невольно засмеялась, но ее подозрения росли. И росли дальше, когда она увидела, как епископ, несмотря на перепалку — хоть и мягкую — смотрел вперед, не желая глядеть на нее. Его пальцы теребили ткань его мантии.
— Хорошо, вываливайте.
— Прошу прошения?
— Вы же не пришли рассказать мне о статусе разговора, который еще не завершен?
— Ах, нет. Ты права.
— И вы нервничаете, как школьник. Или кот в грозу.
— Я…
— Может, как нервный школьник, который боится грозы, как кот.
— Виддершинс…
— И кот с медным хвостом.
Сикар хотел посмотреть ей в глаза.
— Ты хочешь ответ на свой вопрос? Или будешь болтать?
— Мы меня знаете. Я не могу не болтать.
— Я хочу, чтобы ты обдумала разрешить Церкви официально включить Ольгуна в Священное соглашение.
Только их паника — Шинс и ее божество не могли понять, куда бежать — удержала ее на месте.