— Ч-что?
— Милая, мы знаем, что ты прожила так долго только из-за удачи и по милости богов. Если ты умрешь как его единственный последователь…
— Я знаю! — скамейка тянула ее к полу, она сжалась в углу, прижав колени к груди, обвив их руками. Большая часовня будто смыкалась на ней, сжимая в каменном кулаке страха.
Она знала годами, что с этим придется столкнуться, и они говорили об этом не раз, но всегда было просто отложить это. Конечно, она должна была согласиться — то, что она была его единственной послушницей, делало его уязвимым. И если она умрет, он умрет.
Потому у них была их связь, их отношения.
Сикар увидел ее сомнения и протянул к ней руку. Шинс смотрела на его руку, не узнавая, не двигаясь.
— Я понимаю, — мягко сказал он, — что прошу тебя отдать.
— Понимаете? Вы?! — она поняла, что кричит, когда все разговоры в комнате притихли, но ей было все равно. — Вы не знаете! Мы не можем… я не могу… нет!
— Но это правильно. Думаю, ты знаешь.
— Нет!
Сикар убрал руку, поняв, как глупо она висела там.
— Я буду, конечно, уважать твое решение, — его плечи напряглись, и он начал вставать, но замер. — Но, Виддершинс, все не всегда зависит от меня.
Она покачивалась, глядя на носки сапогов.
— О чем вы?
— Я не знал, что это было тогда, — мягко сказал он, — но после твоей истории знаю. Когда ты была… Когда Суванье…
— Пытала меня.
— Да. Это. Я ощутил это. В своих снах. Это был будто знак.
— Нет. Это невозможно!
— Последние несколько лет некоторые люди, включая таких, как я, у власти, ощущали Ольгуна. Ты знаешь это.
— Да, но… — она плакала. Когда успела начать? Это случалось часто, и ей уже надоело. Она зло вытерла щеку ладонью.
— Но знания — не поклонение, — закончил он за нее. — Ты права, это так. Ты должна понимать, что, когда люди узнают об Ольгуне, когда начнут понимать, как он приглядывал за ними, как помогал тебе освободить город от Ируока… вся ситуация уникальна, но, думаю, их знания станут верой. Может, не искренним поклонением, но…
Качая головой, раскачиваясь, Шинс чудом не упала со скамейки.
— Я не могу. Нет. Сикар, не сейчас. Это слишком. Может… поговорите со мной после, если мы еще будем тут.
«А лучше никогда не говорите».
— Но не сейчас.
— Конечно. Прости, что побеспокоил тебя.
Она встала раньше, чем он прошел четыре шага. Сжав кулаки и поджав пальцы ног в сапогах, чтобы не дрожать, она пошла, почти как хищник, к собранию в конце часовни. Они впустят ее в разговор и планы, нравится им или нет. А, кто против, пусть заставят ее уйти. Они с Ольгуном хотели броситься к опасности, планировать сражения и убийства, может, умереть, но не думать над словами епископа.
В глубине души, Шинс и Ольгун знали, что Сикар был прав, хоть они не признавались в этом себе и друг другу.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Тяжелый туман и морось перестали просто угрожать им. По крышам и брусчатке стучал миллион крохотных копытец, ливень был занавесом, укрывал весь мир собой, пытаясь задушить.
Виддершинс стояла на краю крыши, вода стекала с ее капюшона. Она едва видела здание напротив, оно было темным силуэтом в каплях. Из-за тьмы ночи и погоды казалось, что оно было в милях от нее.
Но она смотрела.
«Сколько раз я буду это делать? Сколько…?».
— Ты понимаешь, — сказал за ней майор Паскаль Сорель, — что мне нужен этот меч.
— Конечно. Ты ведь одолжил мне клинок стража на время операции, не так ли?
Он издал звук в ответ, что был похож на сдавленный смешок, или он просто набрал в рот дождевой воды.
— Как-то так.
— Нельзя ведь просто забрать оружие из-под носа обученного стража.
— Не начинай.
Она повернулась к нему и с трудом подавила смех.
— Ты завял.
Паскаль хмурился из-под шляпы, которая была такой тяжелой от дождя, что опустилась на его уши. Обычно торчащее перо свисало печально хвостом крысы.
— Надеюсь, свой порох вы сухим хранить умеете, — сказала она.
— Мы уже справлялись с погодой, веришь или нет.
— Паскаль, — она вдруг посерьезнела, — я не могу описать точнее. Идол…
— Знаю, знаю. Ты говорила. И жрица. Много раз.
— Воспринимай это серьезнее. И все вы. Легко фыркать от слов о проклятии, но…
— Ты не шутишь. Я знаю. Ты и остальные приведете нас туда, а там мы сами будем следить за тем, чтобы выжить и остаться без проклятия. Если там лабиринт, как ты описала…
— Хуже. И спасибо, что дал мне перебить, до этого ты сделал это два раза подряд.
— Как неблагородно с моей стороны. Виддершинс, я переживаю за тебя. Ты сможешь? Ламберт и Вернадо? Есть те, кто назвал бы твои действия предательскими.
— Лизетта предательница. Она и те, кто верен ей. Они могут гнить, швы штанов.
— Швы…?
Тук-плеск-шмяк сообщил о прибытии гонца стражей, он прибежал по крыше. Он остановился рядом с Паскалем, сплюнул воду и сказал:
— Последняя команда на месте, сэр.
Шинс ухмыльнулась, задумавшись, блестели ли ее зубы от дождя. Она сказала:
— Не отставай, — и шагнула с края.
* * *
Ливень почти слепил и оглушал, но даже он не мог смыть вонь переулка. Старый мусор впитался в землю, и запах слился с кирпичами. Может, очистить это место можно было только огнем.
Шинс не впервые была тут, так что знала, что справится. Но она подумывала попросить Ольгуна выключить на время ее нос. Она решила с неохотой, что ему хватало усиления ее зрения и слуха, и его не нужно было отвлекать.
И она тут ненадолго.
Она нашла часового там, где и ожидала. Он выглядел как нищий, прятался в дверном проеме, пытаясь укрыться от стихий. Многие прохожие, если и замечали его, отмахивались.
В том и был смысл.
«Если подумать, — она разглядывала мужчину пристальнее, чем позволяли полумрак и дождь, — я его вроде бы знаю, да?».
— Скажи, — сказала она сквозь дождь, выходя из тени, — я не тебя как-то раз заставила провести меня по гильдии, опьянив веществом?
Вор смешно запутался в лохмотьях, чтобы вскочить на ноги и вытащить оружие, потянуться за свистком, а у Шинс было много времени, чтобы отреагировать. Почти беспечно взмахнув рукой, она ударила голову мужчину о кирпичи за ним. Не слишком сильно — она не собиралась его убить — но этого хватило, чтобы оглушить его, она развернула его за плечи, обвила рукой его шею, стала душить, чтобы он не скоро пришел в себя.
— Ты предпочел бы вещество, — отметила она, осторожно опуская его на место, где он сидел. Дождь медленно смывал кровь, сочащуюся из его головы. — Может, в третий раз так и сделаем, да?
Из соседних улиц доносился приглушенный стук и оханье других часовых, с которыми примерно так же обращались люди Паскаля.
Стража била, выводила из строя, а то и хуже товарищей-искателей.
«Это должно быть странным. Я должна хоть немного сомневаться, да?».
Но этого не было. Мысль о сражении против бывших товарищей с ее бывшими врагами и возможность остаться врагом гильдии после того, как Лизетту уберут, едва была замечена. Она должна это сделать. Ради себя и тех, кого она любила.
Лизетта заставила ее так поступить.
Она все еще думала, когда досчитала до пятисот — столько Паскаль дал на то, чтобы заглушить часовых. Она все еще думала, когда что-то тяжелое загремело по брусчатке, встало напротив входа в гильдию Искателей.
Заревела пушка. Усиленная дверь пропала в облаке огня, обломков и дыма. Из всех видимых переулков, углов улицы, дверей бросились солдаты в броне, в черном и серебряном цвете стражи.
Шинс бросилась с ними, и больше времени на мысли не было.
* * *
Не только пушка майора Сореля выстрелила в Давиллоне в ту ночь.
В другой части города, в районе, где не только огонь пушки, но и вообще насилие было мифом, одна из стен поместья Дюкара рухнула от первого выстрела. Луи Риттье, сын покойного Кларенса Риттье, недавно ставший маркизом Дюкаром, вылетел из кровати с криком от внезапного выстрела. Простыни и ковер промокли от дождя. От полога кровати остались только обрывки шелка, и они извивались, как мертвые черви. Он сжался за тяжелым столом, безумно пытался надеть штаны и пояс с мечом, пока капитан солдат его Дома пытался доложить поверх грохота выстрелов и дождя: