Но зато четвертым уроком был Епифанов! Я папе рассказывал про Епифанова и про его уроки. Он его знает и очень удивляется и недоволен, потому что Епифанов кончил духовную академию и должен быть хорошим учителем. И был бы хорошим, если бы не его мягкий, слабовольный характер, которым мы и пользуемся. Тут бы помогла порка, но ее в гимназиях зачем-то отменили! Это папа говорит, а по-нашему, лучше Епифанова нет!
Ученика Плясова сегодня, после русского, сестра вызвала домой, потому что к нему проездом приехал дедушка, но Плясов идти отказался, так как сейчас будет Епифанов и он не может пропустить этот урок. Сегодня было как всегда. Мы уже издали увидели, что идет Епифанов…
3. Закон божий
— Идет!
Шелковый шелест. Грозные, ухающие шаги. Из открытой двери невидимый могучий окрик:
— Молитву!!
Дежурный Сергей Феодор выбегает на середину класса:
— Преблагий господи, ниспошли нам благодать ду… тво… свята… дарссс… и укреплящщ…
— Реже!
Епифанов на пороге класса, размашисто крестится. На нем красивая темно-фиолетовая ряса; голова с каштановыми волосами гордо откинута назад; заносчиво поднята борода, подстриженная ровным овалом. И глаза неустрашимо, неумолимо — вперед. Но вся эта строгость и грозность только притворство — все знают, что он добрый, мягкий человек. Тут ли не почудить!..
— …Родителям нашим на утешение, церкви и отечеству на пользу. — Сергей Феодор поворачивается и идет к себе.
Словно Епифанова и не ждали. Всё в классе так, будто нет и не будет никакого урока — по-домашнему. И после вскрика «идет», после шелкового шуршания рясы у двери и грозного «молитву!» ничто не изменилось. Встали, перекрестились и вернулись к своим будничным делам.
Каждый занят тем, чем может заняться школьник на свободе. На особой, запрещенной, а потому манящей свободе, когда преподаватель в классе, когда опасная игра со штрафным журналом, с колами по поведению…
Класс — лагерь, класс — детская.
К Гришину и Кленовскому подсел Черных. Острием пера надо ударить по тупому кончику другого. Перышко перевернется и ляжет «горбылем» — выиграл, ляжет «лодочкой» — проиграл. Пунцовый Кленовский жарко дышит. Руки потны, руки неловки — сплошные «лодочки».
Епифанов недвижно стоит у порога двери.
У Телегина сегодня лассо (вчера прочитан «Всадник без головы»). Брусников держит конец веревки, а Телегин вертит над головой петлю. Читавший молитву Сергей Феодор садится на парту не спеша, размеренно… Что это?! Проносится перед глазами… Сжимает горло…
— Аг-ггх!!!
Судорожно, рывком собирается веревка. Сергей Феодор качнулся назад, взмахнул руками… Так «бледнолицый» в объятиях индейского лассо вылетает из седла.
…Родителям нашим на утешение, церкви и отечеству на пользу…
У Плясова и Лисенко — обычное: под двумя пустыми партами, на корточках изображают собак. Кто злее. Кто свирепее рычит.
— Рррр-ы!!
— Грррры!! А-а!..
Епифанову уже не сдержать себя. Быстро — к кафедре. Журнал с размаху об стол, пощечиной.
Молниеносно раскрыт лист: «Закон божий». Ручка — в чернильницу. Ручка бежит по клеточкам.
— Телегин — кол!.. Брусников — кол!.. Плясов — кол!.. Лисенко — кол!..
И отдельно — спокойно, негромко:
— Тутеев!
Первый ученик идет к кафедре. Епифанов тем же безмятежным голосом:
— Что сегодня?
— Сегодня, батюшка, «Лица, совершающие богослужение».
— Отвечайте!
Тутеев набирает воздуху и залпом, на одном вдыхании:
— …Богослужение в храме божием совершается священнослужителями, особо для этого избранными и посвященными. Таковы: епископ, священник и…
Телегин с Брусниковым пробираются к пустым рычащим партам. Телегин, скрючиваясь:
— Плясов, Лисенко, по колу нам поставил!..
— Рры-аа!!!
— Брось дурака валять, идем зачеркивать!
Из-под парты красное, взъерошенное:
— Чего?
— Колы, говорю, поставил.
— А-а… Идем!
Двое становятся налево от кафедры, двое — направо. Тутеев — в середине, залпом:
— …при освящении их дьякон получает меньшую степень благодати, священник вдвое большую, а епископ самую высшую. «Дьякон» — слово греческое и значит…
— Батюшка, зачеркните кол! — слева.
— Батюшка, зачеркните! — справа.
Ни слева, ни справа будто никого нет. Есть только Тутеев. Епифанов Тутееву неестественно громко, бодро:
— Ну хорошо — это знаете… Что еще на сегодня?