— «Священные облачения лиц, совершающих богослужение».
— Отвечайте.
— Батюшка, зачеркните! — слева.
— Батюшка, зачеркните! — справа.
— …в отличие от обыкновенных одежд, они украшаются крестами. Одежда дьякона — стихарь, орарь и поручи…
— Ба-а-тюшка, за-аче-е…
И вдруг заметил: слева — двое, справа — двое. Епифанов тыкает рукой влево, вправо; в плечи, в спины:
— На места, на места-а, хулиганы! Не зачеркну, пусть родители вас пропорют за колы…
— Батюшка, зачеркните, мы же…
— На места, на места, потом!..
— Ба-атюшка, вы при нас!
— Пошли, говорю!
— Заче-еркните…
Епифанов стремительно хватает ручку, сухое перо бежит, царапая колы в клеточках.
— Батюшка, вы обмакните.
Ручка в чернила. Около колов появляются непонятные, раздражающие точки: точка, точка, точка… Епифанов разваливается на стуле:
— Итак, Тутеев, дальше.
— Батюшка, зачеркните! Что это за точки?..
Вскакивает, громово:
— На места, мерзавцы!!!
Ручка в чернила, ручка бежит по клеткам — колы зачеркнуты.
— Тутеев, дальше!
— …Белый цвет подризника напоминает священнику, чтобы он всегда имел чистую душу и проводил беспорочную жизнь…
Глаза рыщут по журналу. Остановились.
— Черных!
Ладонь прикрыла перышки (не спутать бы, не нарушить игру).
— Батюшка, я отказывался, я сегодня не приготовил урока.
— Когда это отказывался?
— Перед уроком.
— Кол!
Черных вскакивает. Ладонь на парте, на перышках.
— За что же кол? Я же!..
— Сиди, сиди, только не подходи. Аркович!
— Батюшка, я тоже отказывался… Как молитву прочли, я отказался.
— Гришин!
Исподлобья, категорически:
— Я отказывался.
— Жениться скоро, а все отказываешься!.. Ну хорошо, не подходи только. Жучков!
Жучков — спасенье. У Жучкова каждый год новые учебники по закону божию. У Жучкова — маленькая тетрадочка со всеми тропарями и молитвами. У Жучкова — отличное тяжелое евангелие.
— Дальше об одежде архиерея.
— …Сверху саккоса архиереи еще носят амфор, что значит наплечник. Это есть длинный широкий плат, украшенный…
…Первый этаж остался внизу — навсегда, бесповоротно. Но живуче неистребимо буйное, стриженое прошлое… Класс — лагерь, класс — детская. Веселая дань первому этажу. Вот, например, Жучков. Разве можно терпеть, что этот зубрило-мученик отвечает урок! Стоит за передней партой и, как заведенный, монотонно, без передышки…
Длинноногий Плясов перемигивается с Телегиным и тихо, бесшумно опускается под свою парту. Он на животе, по-пластунски, ползет под партами вперед. Над ним свешиваются чьи-то ноги, он их отводит, как пловец отводит водоросли. Нет. Он не спутает ноги: свешиваются ноги сидящих за партами, а ноги Жучкова ведь стоят на полу.
Епифанов, конечно, ничего не замечает. Одним глазом — на отвечающего Жучкова, другим — на далекую парту, где Черных и Кленовский играют в перышки. В сравнении с другими — тут тихо, безобидно (подумаешь, перышки!), но вот сейчас эта парта содрогнулась, пришла в движение и, будто в нее вставили мотор, поползла через весь класс к окну. Оказывается, игра в перышки кончилась и Черных с Кленовским теперь играют в автомобиль, которые в этом году появились в Т-е…
Оставив Жучкова, Епифанов сбегает с кафедры, вытаскивает из парты-автомобиля Черных и, откинувшись влево — так несут ведро с водой, — тащит его к двери. На ходу сквозь зубы:
— Черных… Белых… Красных… Желтых… Рыжих… Пшел вон из класса!!!
С той же приговоркой, которая всем нравится и всех смешит, Епифанов волочит к двери рыхлого, пунцового Кленовского:
— Кленовский… Берёзинский… Дубовский… Стоеросовский… Пшел вон из класса!!!
Кленовский выкрикивает: «Батюшка! Я хочу… отвечать урок… у меня… у меня отметки в четверти нет!» — но всё равно выбрасывается за дверь.
…Теперь пора!
Епифанов идет от двери к кафедре медленно, спокойно, будто ничего и не было. На ходу подбадривает Жучкова, стоящего за партой.
— Дальше, Жучков! Дальше!..
— …получает меньшую степень благодати, священник вдвое большую, — без передышки долдонит Жучков, — епископ самую высшую… «Дьякон» — слово греческое, и оно обозначает…
Но тут раздается грохот, и Жучков исчезает. Только стоял, отвечал урок — и нет (китайцы-фокусники: «Только что было — только что нет!»).
Епифанов не сразу — где, почему грохот, — отвлек Лисенко с каким-то клубком ниток, и он — к нему… Но вот навстречу Епифанову из-за своей парты со скорбным, потемневшим лицом встает Телегин.