— Ты чего? — спрашивает.
— Ничего, — отвечаю.
— Чего такой красный?
— Быстро бежал. — А сам нарочно дышу тяжело: — Уф-уф…
— Брось заливать, или, что ли? Где?
И мне показалось, что Лисенко завидует. Тут на меня что-то нашло, я почувствовал превосходство над Лисенко, что я замечательно смелый парень.
— Да, — говорю я, — Лисенко… Собаченко, Лошаденко, Бульдоженко. Раздавили в компании пару-другую бутылочек! — Рассмеялся перед ухом Лисенко звонко и нахально и, нарочно раскачиваясь, пошел искать Асю. Танцевать, танцевать! Ася сидела в другом конце зала…
17 января
Вчера не кончил — высыпался после вечеринки. Весь день вчера и сегодня даже в классе противно мутило, и весь я какой-то будто жеваный хожу. Вечеринка все еще стоит в памяти… Как гадко! Простит ли она меня?
Продолжение
…Ася, я заметил, сидела в другом конце зала. Мне надо бы было идти по стене к ней, а я пошел прямо, наперерез сквозь танцующих. Было тесно, на меня зашикали: «Куда, куда, нельзя ходить», а я иду и иду. Шел я довольно осторожно, чтобы не задеть пар. Но оттого, что пары кружились, меня стало вдруг мутить и качать. Как бы, избави бог, не упасть, я остановился и закрыл глаза, чтобы не глядеть на кружение… Голоса вокруг сливаются вместе: оа… оа… оа… Ветер от проносящихся платьев овевает меня. Мне прохладнее, лучше… Я открыл глаза, выбрал просвет между парами и быстро перебежал. Нашел Асю и подхожу к ней:
— Идемте танцевать!
Беру ее за руку. Она удивлена моей смелостью, но встает. Я кладу правую руку на талию Аси, она пристально смотрит на меня доверчивыми глазами. Я прислушиваюсь к музыке, слегка нажимаю рукой на талию и командую:
— Начинаем!
А сам в такт музыке напеваю громко такую мещанскую песенку:
В конце фигуры, когда мне надо было завертеть Асю, а потом снова поймать ее за талию, я вдруг решил: смелость так смелость! Очень просто, я схитрю, будто нечаянно… Я поднял руку вместе с рукой Аси. Завертел ее. Серое платьице Аси закружилось.
Я, как полагается в танце, поймал Асю за талию. Но только выше, будто нечаянно, и сейчас же сдвинул руку вниз, на талию. Но и за эту секунду я почувствовал…
Нет, какое я тогда был животное! Простит ли меня Ася?
Ася вдруг выпустила мою руку и сказала:
— Я не хочу с вами танцевать, — и пошла к стульям.
Я был обижен, рассержен и злился на себя. Но смелость так смелость! Я еще и не это могу, у меня такое счастливое настроение! Я сказал Асе дерзко:
— Пожалуйста, не хотите, не надо! Вы здесь не одна!..
Асю пригласил Лисенко. Я подошел (прямо удивляюсь!) к каким-то незнакомым барышням. Но одна не умела танцевать падеспань, а другая посмотрела на меня и сказала, что она устала. Я сел в стороне и смотрел на Асю с Лисенко. И вдруг меня разобрала такая злость на них, что не знаю, что хотел с ними сделать. Со мной не хочет, а с ним хочет?! Пускай уж ни с кем. Какая лживая девчонка! Еще час назад, во время «римского папы», смеялась со мной, стул вырывала, а теперь вот не хочет!..
Я сидел под форточкой, и то ли от воздуха, то ли оттого, что время прошло, но голова посвежела, и я перестал об этом думать. Перестал злиться на Асю. Посидел, посидел, и все пошло в обратную сторону — стал злиться на себя. Вспомнил падеспань и чуть не заплакал… Нет, Ася мне теперь не простит…
8. Красный генерал
Шепот пополз из класса в класс.
Звонок давно угас в нижнем этаже. Второй урок где-то притаился в учительской. Но, конечно, сейчас вот преподаватели разберут журналы и по коридорам, угрожающе-знакомо шмурыгая, — в классы, в классы…
Однако двери учительской закрыты. Около дверей, словно на цени, полукругами ходит бакенбардный Елисей.
Шепот пополз увереннее и настойчивее.
Окна класса — на Коммерческую улицу. По Коммерческой взбудораженно, по мостовой, — люди. С улицы машут в окна: «Сюда, сюда!» Прислонить лицо к оконному косяку и взглянуть вбок: виден узкий ломтик Томилинской. И на этой улице тоже — темные, плотные ряды голов. И уже больно скошенным глазам, а ряды идут, идут… Над ними плывет красное трепещущее и опять темное, темное, а вот снова красное…