Есть еще предатели, которые называются штрейкбрехерами. Это те, что во время забастовки работают или учатся, вроде Яшмарова и Жучкова. Я, главное, и тогда знал, что они штрейкбрехеры (Павлищев к этому не подходит, он не учился). Штрейкбрехера узнать трудно, но больше они бывают из малосознательных или подкупленных. С ними борются так: исключают из союза, бойкотируют, в общем — не разговаривают и не здороваются с ними. Вроде как пустое место. Но если это не помогает, то ловят в переулках и безусловно бьют. И когда бьют, то говорят, за что бьют, чтобы штрейкбрехер, главное, не подумал, что это хулиганы или бандиты на него напали (Яшмарова и Жучкова бить, конечно, теперь поздно, но бойкотировать надо).
Хуже всего, когда предатель пролезает в главные — в председатели и в прочие. То есть вначале он не предатель, но, когда захватывает власть в партии, он, главное, вдруг начинает самолично переговариваться с буржуазией, а своих презирает и не считается. Пока его разоблачат и выгонят, он много напакостить может.
Павлищев к разряду этому очень подходит — прямо в точку! (Не понимаю, чем его директор соблазнить мог? Не денег же он ему предлагал? Наверное, Павлищеву было лестно: дескать, раз только меня директор позвал, значит, я один могу или окончить забастовку, или продолжать. Подлюка какой, Наполеон нашелся!)
С отменой забастовки у нас отец тоже согласился: «Если, говорит, не раскусили Павлищева вовремя, теперь нечего после драки кулаками махать».
Между прочим, отец сказал, что раз мне уже скоро 17 лет, то пора политические книжки читать и вообще просвещать свою сознательность. В библиотеке Реального у нас есть только «Политическая экономия», которую проходят в седьмом классе, и то очень тонкая, один, главное, переплет. Отец мне принесет сам. Кроме того, я просил его обязательно захватить книжки о предателях и, безусловно, об этом всемирно известном провокаторе Азефе. (По-моему, Азеф — это кличка была! Нет таких ни имен, ни фамилий. А если обратно читать — «Феза», тоже не фамилия, а скорее женское имя. Не был ли он женщиной?)
Бегу в Реалку. Как-то сегодня, впервые после забастовки, будем учиться! А потом помчимся в Классическую на учкомовское собрание. Вот разнесем!!! Я теперь, главное, знаю, как Павлищева разделать!
Павлищев — обратно: «Вещилвап»! Интересно!!!
10. Два письма
Москва, 12 июля 1917 г.
Уважаемая Анна Иннокентьевна!
Написал и испугался, очень уж громко: Анна, да еще Иннокентьевна! Лучше — Ася. Вы ничего не имеете против?
Только вчера вернулся в Москву, к брату. Пробуду тут две недели и — домой, в Т-у. До этого я был в Херсоне, в сельскохозяйственной дружине учащихся. Что было и как — расскажу Вам потом, по возвращения, но думаю, что это Вам не интересно.
Очень буду рад, если Вы, Ася, что-нибудь напишете, если хотите, конечно, и если меня не забыли. Видите ли Лисенко?..
Я вспоминаю многое… многое, такое дорогое мне и близкое. Помните, Вы выдернули из-под меня стул во время «римского папы»? Какие мы дети были, а это было так недавно, в этом же году! А помните, Ася, я шел в Реальное, а Вы в гимназию, я не поклонился Вам, и Вы тоже не поклонились (даже как бы отвернулись!), а потом, когда прошли, вдруг оба сразу оглянулись друг на друга и улыбнулись. Мне тогда хотелось вернуться, подойти к Вам и сказать что-нибудь нежное, но я не подошел и не сказал. Всегда вот так: стыдишься хорошего, а нехорошего не стыдишься, то есть стыдишься потом, а зато делать плохое легче.
Помните, как я Вас обидел на вечеринке нашего класса своим низким поступком? Да, я, конечно, был пьян во время падеспани. Простите ли Вы мне этот вечер? Напишите, Ася. Ведь с того вечера мы с Вами не виделись по-настоящему и не говорили как следует, и я не мог спросить. Я теперь сильно изменился (видите, какое «смелое» письмо!), но будь сейчас я с Вами, я бы все равно был бы тем же, чем и раньше, — а в письме легче быть смелым…
Напишите, что нового у Вас? О чем думаете? Что читаете? Могу ли я Вас увидеть, когда приеду через две недели? Какой день Вам удобнее и какой час и место?
Если увидите случайно Борьку Кленовского (он пишет, что в Реальное иногда заглядывает), то передайте, пожалуйста, что я ему напишу или сегодня, или завтра.