Вообще это все скучно! Сколько лет — и все одно и то же. Удивительно, как женщины злопамятны! Если я когда-нибудь женюсь, я ничего не буду говорить жене, и она ничего не будет знать. Я буду ей говорить, как папа своему конторскому мальчишке: «Артамон, подай лимон и убирайся вон!»
10 октября
Еще партия! «Корниловская»! Не знаю, может быть, это только у нас в Реальном. Некоторые стали носить голубые ленточки на груди. Умялову, наверное, какая-нибудь гимназистка ленточку подарила, потому что длинная, вокруг рукава, и бант красивый.
Я спросил Умялова, почему они называют себя «корниловцами», если Корнилов убежал из Петрограда и вообще его разбили. А Умялов ответил, что хотя его разбили, но он жив и скрывается пока на реке Дон, у казаков. Но что скоро пойдет с войсками на всю Россию — освобождать ее от анархии…
Не носить ли и мне ленточку? Очень красиво. У Минки, помню, была широкая муаровая лента. Спрошу папу. Он мне запретил вступать и записываться в какую-либо партию. Но тут что же! Освобождать Россию от анархии — это хорошо. А потом, Корнилов генерал, а не шантрапа какая-нибудь! Когда Корнилов дойдет до нас, я поступлю к нему в офицеры. Мы уничтожим анархию, потом пойдем на немцев… Разобьем их и победно пойдем дальше. Вот и заграница… Мечты, мечты!..
Интересно все-таки, на какой глубине там трамвай под землей ходит и почему? Известно из статистики, что густота населения на одну квадратную версту в Европе больше, чем в других странах, но неужели так тесно, что трамваев негде пустить — приходится пускать его через метрополитен. Насчет артисток тоже интересно, но я думаю, что все-таки что-нибудь на них надето.
Спрошу завтра папу о корниловцах, а Минку о ленте…
Таинственная комната физического кабинета. Пюпитры амфитеатром, веером. Глухие черные окна. Тьма. Прорезает тьму шипящий конус света. Конус касается голов. На экране вдруг торчком гигантский непокорный вихор. Гребенка из кармана — не гребенка, а грабли на экране. Грабли наседают на вихрище. Проекционный фонарь поднимает объектив, и головы тонут во тьме с вихрами, с гребенками…
Через две недели в таинственной комнате физического кабинета Гришин на математико-астрономическом кружке будет читать доклад «Жизнь на Марсе».
Книги, карта неба, диапозитивы. Записки, думы, бред…
И нет Гришина. Гришин там, в розовом мире Марса.
…На ночном октябрьском небе — розовая точка — мир. Итальянец Скиапарелли открыл на розовом мире искусственные каналы. Англичанин Ловелл вычислил поперечную ширину каналов: сто двадцать и сто восемьдесят верст. Итальянец и англичанин увидели оазисы — черные точки на пересечении каналов, узнали температуру, плотность воздуха, высоту атмосферы. И сказали — жизнь!.. Марс обитаем!!!
Чудесное, бредовое возникало над страницами…
…Марс старше земли. Планета уже потеряла воду. Планета выжжена солнцем, как глиняный розовый черепок. Разумные существа, предчувствуя катастрофу, проложили гигантские каналы от снежных полюсов к экватору. И розовый жаждущий мир — в сетке каналов (чарджуйская дыня в космосе). На пересечении каналов узлы: оазисы — города. Чудовищные электрические станции сосут, гонят, перекачивают с полюса золото — воду от города к городу…
…Весной, подобно африканскому Нилу, зеленеют побережья каналов. На заливных лугах каналов пробивается, цветет, зреет марсианский хлеб (интересно что: рожь, пшеница, кукуруза, овес?). В лесах каналов рождаются невиданные шестиногие звери, и у самки-матери розовое молоко.
…В сетях каналов блуждают они — весенние, влюбленные. Но кто они? Две ли руки у тебя, марсианин? Две ли ноги у тебя, неизвестный? Есть ли глаза, рот, дыхание? Или ты идешь на уэллсовском треножнике — голенастый, высокий, механический, будто фотографический аппарат на штативе… Тогда как же купаться, любить, играть в футбол?!
…Или ты человек-паук с громадной головой-мозгом. Слабые придатки-ручки, ножки — глупый атавизм: все делает за тебя машина. Ты идешь на этих вялых ножках за газетой до угла улицы и уже устал, уже одышка и тоска. Марсианин, так какой же ты?..
…И города — оазисы. Распластались ли они над поверхностью — стеклянные, солнечные, — или ушли внутрь — ближе к утробному теплу планеты?
…Дома. Какие? Пучок, связка футляров? И вот треножный, голенастый, механический влезает в футляр и спит до утра — мертво, бездушно, словно аппарат, машина, прибор. Или, быть может, дома — пчелиные соты. В комнате-ячейке, в ватном гнездышке зябко дремлет человек-паук. Бессонные вены на голове-мозге трепетно и жалко пульсируют, будто обнажены бессонные.