Потом мы разговорились о девочках нашего класса и девочках всей школы. Какие симпатичные, какие нет. Я говорил, конечно, «вообще». И что же! Я узнал, что Антону нравится Галя Толмачева. Вот здорово! Многих он ругал, называл «обезьянами», «завитыми болонками», а про Галю сказал:
— Она хорошая.
Так просто и открыто: «Она хорошая». Счастливый Антошка!
25 сентября, утром
Встал рано, до Реального еще целый час. Вычистил зубным порошком пряжку на кушаке, почистил брюки, штиблеты. Когда чистил, подумал о том, о чем хочу сейчас записать.
Несмотря на то, что магазины сейчас закрыты и никто ничего не покупает, наши ребята как-то чище, опрятнее одеты. Чистятся, моются, причесываются. И не только семиклассники или шестиклассники, которые и раньше — до девчонок — «изображали взрослых», но и младшие, вплоть до 1-й группы.
Кленовский ходит брюки в сапоги (нам теперь разрешают носить сапоги). Это, как новая мода, считается франтовством. Гришин, я заметил, может быть, впервые чистит ногти. Телегин явно что-то творит со своей прической. Но не это важно, а то, что учиться стали как-то лучше. Подтягиваются, знают уроки: стыдно и неловко «плавать» при «них».
На последнем уроке физики я вдруг «заплавал». Костриченко сказал: «Ну что же? Слабовато!»
Я улыбнулся развязно, панибратски, будто Костриченко мило, дружески шутил. Но посмотрел на класс, почему-то остановил взгляд на Саламатовой и на Симе Бакст. Они тоже улыбнулись, но иначе, будто конфузясь за меня. Я покраснел отчаянно. Посмотрел на свои начищенные штиблеты, на крепко стянутый кушак — и стало еще хуже… Не интересовался, что мне там Костриченко нарисовал — «уд» или «неуд». Важно было пройти на свое место так, чтобы не встретиться взглядом ни с Саламатовой, ни с Бакст, ни с остальным женским племенем.
Ох, тяжко теперь стало «плавать»!..
8. Гремит рояль…
В конце коридора третьего этажа, рядом с рисовальным залом, была необитаемая комната, заставленная темными, угрюмыми шкафами. Старые, с обвисшими дверцами угрюмцы вынесены. Только три крепких тяжелодумных шкафа остались в комнате. Отличный зеленосуконный стол, по распоряжению президиума ученического совета, принесен из учительской сюда. Три шкафа — три тяжелодумных деревянных великана — расположились по сторонам.
Над столом спустилась лампочка. Раструб абажура налился зеленым светом. На стол тяжело лег мраморный письменный прибор, бойко — красная ручка, деловито — бумага, пресс-папье, карандаши. После всего, завершая, увенчивая, сел за стол Павел Умялов.
И стала комната известной, обитаемой. На двери появилась табличка:
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ УЧЕНИЧЕСКОГО СОВЕТА
ПРИЕМ ОТ 7 ДО 9 Ч. ВЕЧ. ЕЖЕДНЕВНО
Пушаков пододвигает синюю пепельницу Умялову:
— Меня бы, Паша, надо бы провести через заседание ученического совета… Я же не член совета, еще брехать чего будут!
Умялов о синий фаянс медленно тушит окурок. Последний дымок кружится внутри пепельницы.
— Не вижу надобности! — говорит он, бережно приглаживая свой напомаженный прямой пробор. — Кооптировать на работу, вне сомнения, мы можем любого человека. Ты будешь, громко выражаясь, «управляющий делами ученсовета». Управдел! А для этого, вне сомнения, не обязательно быть членом совета.
На плоском, лунообразном лице Пушакова — внимательные глаза. Он хочет понять — что лучше: член совета или управдел? Хорошо бы, конечно, и то и другое… Но настаивать нельзя — спасибо хоть пригласили, хоть это…
Пушаков встает, прохаживается вдоль тяжелодумных шкафов-великанов.
— Ну и ладно, если так…
…Ну и ладно — это не плохо… В сущности, «управдел» — как бы заместитель председателя. Нет Умялова — скажут: «Обратитесь к Пушакову». И классы и коридоры повторят: «Обратитесь к Пушакову»… После рождества будут перевыборы совета. И, может быть, после рождества: «Пушаков занят, обратитесь к…»
— Садись, Пушаков, — говорит Умялов, — составим, что делать. План составим.
Черная его голова рассечена прямым пробором. От лампочки на волосах два овальных маслянистых отсвета. Развалившееся на кресле тело. Под столом натужно-сладко тянутся ноги.
…Итак, председатель! Комната, шкафы, стол, «управдел», табличка «…с 7 до 9 ч. веч. ежедневно»… Достойное посещение педагогических советов. Твердо и непоколебимо — в каждую щель школы. Страх, уважение, трепет… Нити классов и учительской пересеклись и натянулись. И в центре нитей — регулируя, управляя — он! Итак, председатель… Пусть Бабанова не думает, что она уж такая, такая… Ляля Прокопович нисколько не хуже… Надо приглядеться к Бакст и к этой тихоне Дымченко… Ну еще бы, председатель!..