— Лоб мал… волосы жидки… не надо, маэстро художник, главное, путать со своими! То Маркс, а то Гришин! Что вы скажете, коллеги, относительно глаз?..
Толмачева становится на колени. Синяя плиссированная юбка, не распуская складок, закрывает ей ноги.
— Глаза хороши, только вот, — она скребет ногтем по картону, — расстояние между левым глазом и бровью меньше, чем на правом.
Склоняя голову то вправо, то влево, подходит к шесту Гришин:
— Это не обязательно, чтобы одинаково. Он мог прищуриться — вот бровь и опустилась вниз.
Телегин под потолком горестно вздыхает:
— Если его такой дядя рисовать будет, он не только что прищурится, — оба глаза закроет!.. А борода! Борода не расчесана! Смотри, как на журнале, и что у тебя?..
Потом смотрят плакат, написанный Толмачевой: над силуэтом города поднимается солнце, в лучах его — серп и молот. Замечаний никаких нет, Галю хвалят, а Телегин в своем поднебесье даже в восторге:
— Нет, это замечательно! Нет, вы, Галя, молодчина!.. И вообще вы сегодня такая хорошая, милая, красивая… такая…
Толмачева поднимает брови, и веселые ее глаза округляются.
— С каких это пор Антон Телегин вдруг стал…
Телегин быстро скользит по шесту вниз, ударяет об пол подошвами.
— Не верьте, Галя! — говорит он, идя к своим картонам. — Это я к вам подлизываюсь, чтобы вы были на моей стороне, когда я сейчас покажу мой шедевр!..
Брусников тотчас — стараясь легче, свободнее (рядом Толмачева!) — ползет вверх по шесту.
— Ну, а теперь мы посмотрим! Телегин!.. Каретников, Бричкин… Тарантасов… Турусы на колесах — парад алле!
— Вы, главное, Галя, не подумайте, что Мишка это сам придумал — это от Епифанова нам осталось, поп у нас такой был…
И вот разложен громадный шестикартонный телегинский плакат. В центре — земной шар. Красные материки плывут по голубому океану. Вокруг шара люди: черные, желтые, красные, белые, коричневые.
Гришин и Толмачева заходят к подножью земного шара.
Брусников на шесте затянул ноги узлом. Левой рукой держится за перекладину у потолка, а другая — расправляет в сторону окладистую, несуществующую бороду.
— Скажите, молодой человек, — говорит он, — как вы назвали свою, эту самую… как ее… полотно?
Телегин испуганно одергивает рубашку, поправляет кушак, таращит глаза:
— «Мировой Совнарком», господин профессор! Каждая собака, главное, поймет, как только увидит эту картину…
— Вы бы могли не выражаться… здесь, кроме меня, еще дама.
— Извиняюсь, профессор.
— Не кажется ли вам, молодой человек, — Брусников показывает на плакат, — что люди вокруг земного шара напоминают вечернюю беседу за круглым чайным столом?
— Разрешите, профессор, сказать вам, что вы видите не то, что есть… В акустике это называется «аберрацией». Впрочем, возможно, что старческое разжижение мозга не позволяет вам…
— Я попросил бы без намеков! — Брусников стучит кулаком по шесту. — Ваши остроты, молодой человек, еще с первого класса Реального училища, мне помнится, были неуместны… Что вы скажете насчет «чайного стола»?
— То есть о земном шаре?
— То есть о чайном столе, который вы цинично выдаете за земной шар.
— Я скажу, господин профессор, о земном шаре как таковом. Шар вразумительный. — Телегин бойко показывает и налево и направо. — Вот Азия, вот Африка, вот, главное, Австралия. Вам понятно?..
— Как это, недозрелый юноша, можно говорить о земном шаре, когда «народные комиссары» сидят, поджав ноги под шар, как под стол, и когда ваша Африка напоминает пузатый яшмаровский самовар?!
Телегин бросает игру, прерывает Брусникова.
— Кстати, ребята, у нас, в Заречье, болтают, что семейство Яшмаровых удрало за границу! Его же бывшие рабочие говорят. И Зинка что-то давно не ходит… Ясно!..
— Вполне понятно, — доносится с верхушки шеста, — все честные, хорошие мальчики уезжают за границу, здесь же остаются такие экземпляры, как нижестоящий молодой…
Телегин вновь одергивает рубашку, заносчиво мигает глазами:
— Я бы вас попросил…
— Ну, хорошо… Вернемся к вашему так называемому «полотну». Повторяю: ваша Африка напоминает самовар, а земной шар — стол!
— У вас, профессор, бешеное воображение!
— Не говорите мне комплиментов! Я не девушка! Лучше отвечайте: земной шар это или чайный стол? Шар или стол?
— Ну хорошо! — Телегин отчаянно машет рукой. — Ну хорошо!.. Пусть чайный стол! Слышите, эрудит, да, это круглый чайный стол! Но от этого, главное, что меняется? Ничего не меняется! «Мировой Совнарком» остается «Мировым Совнаркомом»… Неужели вы, ученая сухая вобла, будете возражать, если после свершившейся мировой пролетарской революции народные комиссары сядут вместе за чайный стол и опрокинут, главное, на радостях стакашку, другую товарищеского чая?! Возражаете?..