— Можно. Поворачивайтесь!
Набухая в воздухе, летит коричневая кофточка. Телегин ловит ее за рукав. Еще теплая, пахнущая Галей.
«…«Нянька нашлась»… Глупая…»
Красный отсвет плаща теперь ближе подполз к открытой шее, к щекам.
«…«Нянька нашлась!» Хорошая ты моя…»
— Жандарм, позовите Дымченко из комнатушки, — быстро говорит Галя. — Она мне поправит плащ… Варя у меня сегодня за камеристку… Варя-а! — кричит она, но Дымченко уже в дверях. — Разложи складки.
Гудит и топает зал. Брусников приоткрывает узкую прорезь занавеса. Плывут лица, пятна… «Вот сейчас, сию минуту, увижу ее… Как только обернусь, так и увижу… Но как…» Жужжит вентилятор, жужжит зал… Теплое, зябкое — по спине… «Сейчас, сейчас…»
Повернулся лицом к сцене и первое, что увидел; темные спирали волос на висках. Смешливая ямка на щеке… Светло-коричневое платье, белый передник.
…Вот так же когда-то, только голубая птица банта на ленивой косе… но платье, передник словно те же. Имя?.. Варя… Имя?.. Михаил… Теплая ложка… будто губы… Вот она закалывает булавками красное. Коричневое и белое мешаются с красным. Ткань лежит хорошо, выпукло, но что же может быть не так? Вот ноги…
— Галя! Вам надо закрыть ноги, а то чулки и туфли видны.
— Закройте сами… Варька меня спеленала, я не пошевелюсь…
Брусников нагибается. Под красным исчезают Галины ноги. Недовольный вскрик сзади, за красным:
— Кто это там материю тянет!.. Складки распустились!
«…Вот сейчас… сейчас…»
— Брусников тянет… Кстати, чучело, познакомься… Это — Миша… Скорее кончайте, замучили!
…Толмачева, сцена плывут, уходят, проваливаются. Вентилятор жужжит рядом, над ухом, и нет ничего, кроме неугомонного ж-ж-ж-ж-ж! И еще ямки щек близко, для него… Теплое в протянутой ладони. Теплое и зябкое…
— Дымченко… Варя…
— Я знаю… будем знакомы — Брусников.
— Будем…
Откуда-то напыженно-басовое, телегинское:
— …Брусников, Клубников, Крыжовников, Волчьи ягоды. Вот те клюква — пшел вон из класса!.. То есть я пошел давать третий звонок… — И проходя мимо: — Это, Варя, его полная фамилия — запомните!
Брусников в последний уж раз оглядывает сцену.
…Всё ли так?.. Скосарев хватается за плащ Гали… «Будем! будем! будем!..» Тысячу раз «будем»! Жандарм взмахнул плеткой — устоит ли Венька так три минуты?.. На ладони еще щекочущая теплота ее пальцев — вот так руку… будем… знакомы! Свершилось… так просто, совсем просто! Галя, какая ты хорошая!
Гул зала прорезает третий звонок. Лязг колец занавеса. Назад, за кулисы… Жаркое дыхание зала в распахнутый занавес. В распахнутый занавес вертящееся, неожиданно близкое ж-ж-ж… И, проваливаясь в дверь кулис, последнее: «Надо было закрыть вентилятор…»
Если бы не задержали третью картину — возможно, этого и не было…
Третью картину немилосердно задержали. Выяснилось в последнюю минуту, что в рампе только одна красная лампочка. Так глупо: в арматуру зала ввинчено немало отдельных красных лампочек, а в рампе только одна.
Телегин напропалую бросился вниз по лестнице. Ноги перемахивают с первой ступеньки на шестую, с шестой на двенадцатую — вниз, вниз…
Но Елисей не такой — он неторопливо пошел за ключом, ключ неторопливо, царапая, пролез в скважину. Звонко гудя, словно аккорд рояля, открылся старый замок, привыкший к спокойным движениям Елисея.
В комнате, под лестницей, — слесарно-столярное крошево. Елисей направляется к угловому ящику. Телегин наперерез Елисею — первый у ящика. Руки тащат бумажные гофрированные трубочки. Упираясь, вылезают из них лампочки.
— Белая!
Стеклянный матовый овал.
— Белая!
Не вынимая, только приоткрывая гофрированные гнезда: белая, белая…
— Если, как раз, сверху ящика нет, товарищ Телегин, то не ищите — там все белые… Где бы это они, как раз, могли быть?
Телегин смотрит на косой потолок и как бы сквозь него — в зал.
— Лестницу, старина! Вывинчу штучки четыре из зала. Лестницу!!
…Третью картину задержали… Участники предыдущих картин успели уже разгримироваться и уйти из-за кулис. Если бы они не ушли…
Занавес открыт. Красное марево заливает зал и сцену. В красном оцепенении держит марево Толмачеву, Скосарева, Лисенко. «Революция» подняла торжествующую руку…
Отдаленный невидимый хор: «…Вста-авай, проклятьем за-а…»
Подергиваясь, ползут кольца занавеса, и тотчас — белый свет, гулкие аплодисменты…
За занавесом горит, но уже на ущербе, красный свет. Телегин, нагибаясь, словно собирая грибы, вывинчивает из рампы красные лампочки.